Девять языков

Ужасно смеялся Ванька, когда первый раз увидел, как ребята — полуголые, в одних подштанниках — занимаются физкультурой.

— Чудак! — втолковывали ребята. — Отсталый элемент. Мускулатуру надо развивать. Факт. Видал бицепсы? Во!

Ванька живо схватил того, который с бицепсами, и в два счета уложил его на лопатки. Впрочем, физкультурой начал заниматься и он и первым научился выжимать стойку и даже ходить на рунах.

Со временем Ванькина речь оснастилась чисто городскими словечками, среди которых главными были «буза» и «лафа». В эти два слова вмещалось удивительно много самых разнообразных понятий. Все, что не заслуживало внимания, все, так сказать, второстепенное было «бузой». В этот разряд попадали такие мелочи жизни, как подбитая ветром шинель, оторвавшаяся подметка, а также многое другое, что, на взгляд рабфаковцев, было не имеющей значения ерундой. Наплевать было ребятам на все неудобства, когда светила им в жизни великая цель — вуз.

Жарко раскаленная «буржуйка» в зимнюю стужу, колбаса и горячие сайки, купленные в день получения стипендии, контрамарки в Политехнический музей на Маяковского — все это была «лафа».

В учебе Иван Шухов неожиданно для всех проявил блестящие способности, быстро догнав, а потом и опередив товарищей, начавших занятия раньше него. Преподаватели только удивленно переглядывались, когда этот длинный, нескладный и на вид недалекий деревенский паренек уверенно отвечал на экзаменах. А Ваньке все это казалось легче легкого. Когда историк, а по-новому обществовед, упрямо требовавший от рабфаковцев знания точных дат, недовольно ворчал: «Работать надо», — Ванька искренне удивлялся: разве это работа — книжки читать?

Преподаватель русского языка и литературы постоянно приходил в ужас от корявой речи своих учеников и настойчиво рекомендовал учиться языку у Тургенева. Ребята попробовали и решили: буза. Ванька с крайней недоверчивостью взялся за книжку с самым что ни на есть контрреволюционным названием «Дворянское гнездо» и очнулся только утром, бережно перевернув последнюю страницу. С этой минуты для него открылся новый, неведомый, увлекательный мир книг.

Однажды райком комсомола выделил для рабфака один гостевой билет на Конгресс Коминтерна, на котором должен был выступать Ленин. Ребята орали страшно: пойти хотелось всем. Комсомольское бюро решило: билет отдать лучшему рабфаковцу. Его получил Иван Шухов.

Весь рабфак стал готовить товарища к большому событию. Единогласно признали: в той одежонке, которую носит Ванька, идти на Конгресс решительно невозможно. Сравнительно целые сапоги и пиджак подобрали довольно быстро. Девчата постирали несколько рубах — на выбор. Только с брюками дело обстояло плохо. На все общежитие оказалось всего пять пар более или менее приличных брюк, и тогда ребята впервые заметили, как бедно они живут, но, конечно, сочли, что все это буза и что вообще солдатские штаны для пролетариев удобнее. Беда была в том, Что ни четыре пары матросских клешей, ни темно-зеленые диагоналевые брюки — гордость их владельца — на длинного Ваньку не лезли. Тогда повесили объявление: «Товарищи! Идти на Конгресс без штанов невозможно. Укорачивать рабфаковца Шухова жалко. Все, у кого есть длинные родственники, обязаны сообщить старосте». Заканчивалось объявление коротким призывом: «Даешь штаны!» Но и это не помогло. Тогда кто-то вспомнил, что преподаватель литературы Алексей Евгеньевич Бушин почти такой же длинный, как Ванька. К Бушину отправилась делегация, но у самых дверей слегка оробела: что же, так и сказать: «Мы пришли за вашими штанами»? Неудобно. И все же именно так и сказали. Алексей Евгеньевич страшно удивился, а узнав, в чем дело, расхохотался. Брюки он охотно дал и даже предложил взять и галстук. Но на такую уступку мелкобуржуазным вкусам ребята не пошли.

После короткой, но бурной дискуссии — надевать ли брюки в сапоги или навыпуск (решено было все-таки навыпуск) — Ванька был полностью экипирован и в одно прекрасное, хотя и хмурое ноябрьское утро отправился на Конгресс. Весь рабфак в полном составе проводил его до Спасских ворот Кремля.

Еще не добравшись до Андреевского зала, где скоро должно было начаться заседание, Ванька почувствовал себя обидно молодым. Кругом ходили,

стояли, беседовали, здоровались солидные люди — бородатые, усатые, бритые, лысые, — а он казался сам себе мальчишкой, случайно затесавшимся в компанию взрослых. Вот подойдет кто-нибудь и спросит: «А вам, молодой человек, что здесь надо?» Но постепенно это чувство прошло, и даже, наоборот, Ваньке начало казаться, что все это очень похоже на то, что происходит и у них перед общим комсомольским собранием. Вот сейчас кто-нибудь скажет: «Пошли, ребята, пора начинать».

Тут как раз зазвенел звонок, и делегаты, словно школьники после большой переменки, заторопились в зал. Ванька занял местечко поскромней — у двери — и тотчас принялся оглядываться. На возвышении за длинным столом сидели люди, перебирали бумаги: президиум.

Делегаты переговаривались, и от этого в зале стоял ровный гул. Вдруг гул смолк, точно его выключили, и Ванька уставился на сидящих в президиуме:. кто из них сейчас выступит?

— Товарищи!

Голос прозвучал где-то позади, и Ванька обернулся. Посреди зала на стуле стоял человек — невысокий, лысый, с небольшой бородкой, в поднятой руке зажаты несколько листков.

— Товарищи!

Но ему уже не дали говорить: в зал ворвалась буря, и графин на трибуне, словно испугавшись, начал мелко дрожать. Ванька понял, кого так неистово приветствуют разом вставшие делегаты, и стал изо всех сил бить в ладоши, как будто ждал, что Ленин его услышит и оглянется.

Владимир Ильич укоризненно и недовольно качал головой, несколько раз поднимая руку, пытаясь водворить тишину, оглянулся на президиум, но. и там люди, стоя, аплодировали ему. Наконец Владимир Ильич начал говорить, шум почти сразу улегся, и в тишине отчетливо зазвучала ленинская убежденная речь.

Но Ванька ничего ровным счетом не понял: Ленин говорил на каком-то незнакомом языке, в котором звучало много «р» и «ш». Совсем забывшись, Ванька бесцеремонно потянул за рукав соседа.