Крутой пласт

— А тебе что за дело? При чем здесь горком?

— Ну как же, — удивился я, — она же комсомолка!

— Знаешь, брось, мы не на собрании.

И замкнулся. Так и молчал, пока мы разговаривали с Шурой, только поглядывал иронически и усмехался чему-то.

Причина, по которой Шура бросила школу, оказалась сразу понятной: на руках у нее был ребенок.

— Ясли? — переспросила Шура. — Знаете, сколько я времени потратила, чтобы его устроить? Говорят, жди очереди. Восемь месяцев одни только обещания. А по очереди я девяносто седьмая.

— Ну, что ж делать, — попытался я ее утешить, хотя утешение было, конечно, не очень-то убедительное. — Мой Юрка записан сто тридцать четвертым...

Сижу сейчас, вспоминаю хмурое лицо Димы Кучеренко, ироническую усмешку и его слова. И думаю: в чем дело? Ведь он не пижон какой-нибудь, не бездельник, не маменькин сынок, он рабочий, крепкий парень, он комсомолец. И на участке у них хорошая организация, был я как-то у них. И комсорг там что надо, крепкий, как у нас говорят. Откуда же это недоверие и ирония? Что же мы проглядели? А насчет яслей нужно крепко подумать...

Не писал почти месяц: не доходили руки. Слет молодых горняков, День призывника, проверка обязательств молодежных бригад, рейды по расходованию крепежного леса... Все дела важные, все срочные.

Но что бы я ни делал, где бы я ни был, всюду вспоминался мне Дима Кучеренко и его ироническая улыбка, его «не ваше дело». Мне кажется, что с некоторых пор я всю свою работу оцениваю глазами Димы Кучеренко и иногда ловлю себя на мысли: «А что сказал бы этот ершистый парень?» Вчера выдался более свободный день. Решил пройти по общежитиям, поглядеть, как там и что. Общежитие... Почему-то всякий раз я вспоминаю студенческое наше жилье и песню о нем:

Ты пристань моя путевая

На длинном и трудном пути...

А ведь общежитие — это пристань не только для студентов. Молодые шахтеры тоже проводят здесь большую часть своего времени. В этих стенах они отдыхают после смены, спорят с друзьями, готовятся к занятиям в школе, отсюда идут на работу. Кучеренко тоже живет в общежитии. Уж не отсюда ли несет он свою недоверчивость и недоброжелательность к комсомольскому активу?

И вот пошли. Я, несколько ребят из горкома — члены рейдовой бригады. Попали в общежитие пятой шахты. Неуютно, сыро, ни телевизора, ни шахмат... Проглядели, чего уж там говорить! Даже если это общежитие самое плохое, а в других посвежее обои, и комнаты лучше выбелены, и коридоры почище, все равно скука. Разговорились с пожилой женщиной. По штатному расписанию — паспортистка-воспитатель.

— Как вы ребят-то воспитываете?

— Да так и воспитываем. Придет другой раз, скажем, пьяный, буянит, подойдешь, скажешь ему: «Спать ложись, чего людям мешать?»

Да, тут слово «воспитатель» звучит иронически. И я подумал, что где-то здесь кроется корень зла.

Впрочем, в этот же день выяснилось, что к Кучеренко это никакого отношения не имеет. Он живет в интернате. Небольшие комнатки, хорошая мебель, радио. И хотя здесь не предусмотрены штатом «воспитатели-паспортисты», в красных уголках не скучают. Интернаты — это хорошо придумано. В девятом интернате шахты «Кочегарка» даже устроили столовую с трехразовым питанием, которое стоит в день всего рубль двадцать. Если учесть, что средний заработок молодого шахтера — 200 — 250 рублей, получается, что у него остается немало свободных денег. Не потому ли на «Кочегарке» не жалуются на текучесть кадров? Сейчас думаю: может быть, есть смысл поставить вопрос о преобразовании всех общежитий в интернаты? Пожалуй, особых трудностей здесь не будет. Нужно будет обсудить это дело на бюро, поговорить с хозяйственниками.

Диму Кучеренко, между прочим, тоже видел, зашли к нему в комнату. Он готовился к экзаменам. Я ожидал, что спросит: «Что вам за дело?» Нет, промолчал.

Да, чуть не забыл: заходила в горком Зина Толстая. Довольная. Шура Доценко снова ходит в школу. По законам формальной логики можно сделать вывод, что ее Леночка в ясли принята. Недаром, значит, столько «конфликтовали» со строителями, недаром висело на дверях горкома объявление: «Горком закрыт. Все на строительстве яслей».