Сугробы

Катя обняла его, притянула к себе, шепнула:

– Сейчас.

И покраснела, будто в комнате был кто-то третий. Оба .разом вздрогнули, услыша дребезжащий звонок и стук в дверь. В прихожую шумно вошли мужчины, Федины друзья. Некоторых она знала.

Федор засуетился:

– О-о! Вот хорошо! Проходите, раздевайтесь. – Улучив момент, он шепотом сказал ей: – Катя, у нас будет очень важный разговор, сготовь нам что-нибудь. Сходи-ка в магазин...

Накрывая на стол, возясь на кухне, она слышала обрывки оживленного разговора. Пепельница быстро заполнилась окурками. Катя принесла им еще блюдце и открыла форточку. При ней они странно умолкали. Она делала вид, что рада их приходу, рада, что они ведут свои умные, важные разговоры. Им должно быть уютно и хорошо у Федора в гостях, а уж она постарается не ударить в грязь лицом.

Катя и в самом деле была рада, только вот почему они умолкали когда она входила в комнату, почему Федор не представил ее друзьям по работе, или вот сейчас: они пьют коньяк, а ее и не пригласили...

Федор иногда забегал на кухню, где она сидела, и требовал то «подбавить лимончику», то «подбросить колбаски», то «откупорить еще бутылочку и не забыть нарзан».

Ну, конечно, она бы мешала им там, сковывала их разговор. Пусть уж они наговорятся всласть. Это для дела. Их разговор, громкий, вразнобой, со смехом, был слышен на кухне. Катя не вникала в него, она слышала обрывки и ловила только голос Федора. Речь шла о том, что необходимо откликнуться на призыв партии, выжать из мартеновских печей все возможное, выполнить расчетный план семилетки и выдать сверхплановую сталь. Федора слушали, сразу умолкая, когда он начинал говорить, да и голос у него был громкий. Он возмущался тем, что много металла уходит со шлаком, что молодые сталевары печь ведут неровно, увеличивают тепловые нагрузки, а это приводит к износу мартена.

Это Катя поняла и была согласна с ним.

С Федором спорили, убеждая его в необходимости каких-то скоростных плавок, рекордных и еще каких-то, а он не соглашался и все кричал: «Черти, да поймите вы, нам надо надолго сберечь агрегаты!..» Конечно, Федор прав! Ведь он говорил ей о сокращении простоев, о затяжных ремонтах подин. Кате не терпелось вбежать туда, в комнату к ним, и тоже что-то сказать, что-то доказать. Ну хотя бы вот о том, что Федор прав, нужно действительно сократить чертовы простои, не увлекаться рекордами, а беречь эти агрегаты, ведь не зря же он однажды во сне, беспокойно заметавшись, выкрикнул: «Увеличить производительность печи!» Она даже испугалась тогда.

Она бы сейчас поговорила с ними или просто посидела рядом и послушала. Уж она бы различила, кто из них прав, кто виноват! Но о ней не думали, как будто ее нет совсем, о ней даже не забыли, ведь Федор забегал на кухню. Катя от стыда грызла ногти, а на душе было обидно и невыносимо, хоть беги!

Она поняла, что живет около большого дела, около большого человека, только около. И, что всего обиднее, она знает Федора только по-домашнему. А все «большое» – это на заводе, в мыслях и работе Федора, в другой жизни, в которой ей нет места. Ну и вот – дожила! Кто же она теперь? Жена – не жена, друг – не друг, любимая – не любимая... Кто же? Работница. Его домашняя работница. Надомница! Женщина– для него!

Сама виновата. Зачем приходить каждый день?! Сама виновата. А он «привык. Это уже как должное. А почему бы не жить нам по большому счету, как другие живут?

Тут уж она не виновата Ведь нельзя же вдруг взять и сказать ему:

«Федя, когда мы поженимся?», или «Федя, когда у нас будет свадьба?», или «Федя, когда мы оформим наши отношения в загсе?»... Надо ждать этого от него.

Сегодня она уйдет. Пусть начнется все сначала. Да, сначала, как у людей. Уйдет – и все. Пусть он сам догадается, если, конечно, любит и если она нужна!

Вошел Федор, раскрасневшийся, ворот рубахи расстегнут, спешит.

– Слушай, ну-ка, чаю давай. Ты чего куксишься?

Катерина выдохнула: «Ах!» – и, уткнув в колени лицо, зарыдала, не сдержавшись. А когда он шутливо и растерянно похлопал ее по плечу и со смехом спросил: «Эй, ты что?» – оттолкнула его зло, решительно. А когда он схватил ее за руки: «Не дури, у меня гости», – вырвалась, ладонью легонько шлепнула его по щеке и, накинув пальто, выбежала на улицу, где-то в глубине души надеясь, что он бросится за ней, догонит, приведет обратно. Но он не догнал.