– Вы чего, дядя Егор? – услышал он Борькин голос.
– Задумался, – сказал Трубников. – Видишь, взгорбок? Там родительский дом стоял...
Другой раз забрели они в старую лиловую аллею, носившую название Барской. Она находилась в полукилометре от деревни и некогда вела к имению прежних владельцев Конькова. Шли сквозь реющий липовый пух, будто сквозь снегопад, легкие цепкие пушинки набивались в волосы, приставали к одежде, щекотно лезли в ноздри.
От барского дома остались лишь фундамент да кое-где цоколь, одетый плитняком в зеленом плесневом обмете. Липы здесь расступались широким кругом, за ними, по правую руку, раскрывался голый пустырь. Где-то, невидимая, журчала вода. Трубников вспомнил, что Курица забрасывает сюда петлю и на самом закруглении петли скидывает воду через каменистый перекат.
– Вот где санаторий строить, – сказал Трубников. – Реку запрудим, чтобы озеро натекло, лучше места не найти.
– Да... – рассеянно отозвался Борька.
Он глядел вдаль, за липы, на седой от ковыля пустырь.
– Там сад яблоневый стоял...
– Да ну? – удивился Трубников. – На месте пустыря?
– Ага, отец его насадил... Ох, и любил он этот сад! – Борька слабо улыбнулся. – Зимой все с зайцами воевал. Вдруг ночью вскочит, ноги в валенки, полушубок на плечи, схватит двустволку– и бегом! А летом ему златоуска житья не давала... – Он помолчал. – Сад еще при нас погиб, в сорок первом, страшные морозы держались, стволы лопались, прямо как мины...
На пустыре, среди ковыля, кое-где подымались малые, тощие, облиственные деревца: это прижились в земле отпавшие веточки яблонь.
– Мы этот сад восстановим, – сказал Трубников. – Не сейчас, так через год, через два, а будет у нас молодой сад...
А затем их путешествия кончились, и Борька стал переводить на огромный лист ватмана наброски будущих зданий. Коньково было изображено с низкого птичьего полета, были видны и стены, и крыши, и ближняя окрестность: поля, луга, рощицы... Трубников остался доволен: при всей новизне сразу можно было угадать, что это Коньково: вон и Курица вьется, как ей положено, и бугор со старым вязам .на своем месте, и вся округа в подробное. Выполнен рисунок был в цветном карандаше, подпись дали самую краткую: «Так будет». Плотники сколотили деревянную стойку с рамой, установили ее против строящегося правления и накололи кнопками картину на удивление и радость коньковцам.
Впрочем, ни удивления, ни радости Трубников не приметил, видно, людям недосуг картинки смотреть: началась жатва. Но однажды, возвращаясь под вечер с поля домой, Трубников увидел у стенда двух молодых колхозниц. Они водили пальцем по листу, переглядывались и смеялись. Обрадованный этим первым проблеском внимания, Трубников было направился к ним, но девчата, заметив председателя, испуганно охнули и пустились наутек. Трубников глянул на стенд, и лицо его затекло тяжелой, темной кровью. Стены всех зданий на рисунке были испещрены отвратительными, грязными словами. Они метили каждое здание, в их начертании проглядывала злобная тщательность. Коньково недвусмысленно выразило свое отношение к зримому будущему колхоза...
Придя домой, Трубников спросил Надежду Петровну, где Борька. Она молча кивнула головой на закуток.
– Плачет?
Надежда Петровна пожала плечами.
Трубников прошел в Борькин закуток: мальчик лежал плашмя на койке, зарывшись лицом в подушку.
– Ну, Борис, это не по-солдатски!
Борька поднял измятое подушкой сухое, бледное лицо.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.