Я думал, на целину можно приехать на месяц, я думал, что целину можно измерить и взвесить, я думал, что с целиной можно расстаться беспечно. Я понял, что целина — это навечно.
Они даже не были еще первокурсниками, когда в мерзлую целинную землю вбивались первые палаточные колышки. Они еще сидели за партами в своих классах, и первая борозда на целине была для них не черным мясом земли, а просто газетной строчкой, без цвета и запаха. Они к этому не имели еще никакого отношения.
Но приходит день, когда первая борозда перестает быть газетной строчкой, когда тебе самому надо ее проложить, и тебе совсем не безразлично, как ты это сделаешь и где...
— Как, по-вашему, постройки города надо беречь от огня? — неожиданно спросил он.
— Конечно. А разве кто-нибудь против?
— Да есть у нас такие... Молодежь. Только приехали, а уже критикуют... То им не так да это не эдак. Уберите, говорят, противопожарные щиты из центра. Они вид, дескать, города портят... А ведь не думают, что людей следует предостерегать...
Это был очень скучный человек. Может, потому, что он ни разу не улыбнулся и не нахмурился, ни разу не заволновался и не вздохнул. Даже то, что ему не нравилось, осуждал он как-то спокойно, не ругаясь и не горячась. И вдруг среди тусклых и стертых слов прозвучало непривычное: «архитектурные стиляги».
— Как, как?
— Архитектурные стиляги у нас завелись. С претензиями. Праздничная трибуна на нашей площади им не нравятся. Витрины в магазинах тоже, видите ли, не по их вкусу оформлены... И вообще...
Меня заинтересовали эти «стиляги с претензиями», и я отправилась к ним, к тем самым, которые «вообще»...
У Геннадия Донцова обычная, даже не ежиком, стрижка. Обычный серый костюм — брюки едва сужены. Он сидит за обычным столом в самом дальнем углу огромной комнаты с длинным названием «Целингипросельхоз».
Это один из десяти «архитектурных стиляг», что полтора года назад, окончив Московский архитектурный институт, приехали в Целиноград. Геннадий — москвич, и ему, пожалуй, немногим больше двадцати.
Карандаш в его руке все время в движении; разговаривая, он чертит на попавшем под руку листе, и я уже зрительно представляю, как ляжет в степи новый город, как выглядит спроектированный молодыми архитекторами целинный поселок и даже какая «модерная» церковь построена в новой бразильской столице.
— А как вы относитесь к Жене?
И пока я соображаю, кто это, он поднимает голову от листа, удивленно смотрит на меня и поясняет:
— К Евтушенко.
Геннадий тоже пишет стихи. На целине их редко кто не пишет. Ведь едут сюда романтики.
— Я не люблю слова «романтика» и не люблю слова «жертва»... — Он говорит это убежденно, как давно продуманное. — Если человек скажет: «Я романтик», — я уже знаю, как к нему относиться.
Оказывается, не так все просто. У Геннадия своя теория насчет того, где должен жить человек. Там, где он всего полней может проявить свое «я».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.