Софья Алексеевна кажется ей в эту минуту красавицей, умницей – лучше всех! Похвалила... А ей ли не знать, ведь стахановкой была, ткачиха знатная... Но, чуть поостыв, косит Валя зеленый глаз в сторону Надежды: у той все же быстрей идет дело – легкая рука, знать, легкая судьба. Однако и брянские не из соломы деланы. Еще посмотрим...

Как-то Софья Алексеевна сказала в учительской, разбирая свои записи: «Зеленоглазая-то эта – ничего... Кураж есть. Работать будет».

Получали первые «ученические». Синенькие пятерочки. Софья Алексеевна разложила по конвертикам, раздала торжественно, за руку каждую поздравила. После «отметили» в кафе «Березка» – посидели солидно за чайком с пряниками.

Валя свою «синенькую» сразу обдумала: купила в универмаге мягкий шарфик и бандеролью в Мирный, бате. Представляла, как держит он подарок в больших руках, как дрожат от волнения добрые коричневые щеки. Будь здоров, батя, живи тысячу лет! Какая бывает тоска по дому... Снятся запахи даже – торфа, пирогов, свежесваренных щей... Снятся родные лица, родные голоса...

День связывался с днем, как нить с нитью. Были в полотнах, сотканных временем, и «закрещины» неудач и «соринки» обид.

...Отправили на практику в город Шую, на маленькую, старую фабричку. И месяца не прошло – разохались иные новоявленные ткачихи: шумно им да трудно, в ногах ломота, в глазах маета... А там и побежали которые, далее книжку трудовую завести толком не успели... И подумать только: Надюшка Голик среди них. Ну, дела...

«А чего я в этой Шуе не видела-то? Мир широк. Да с моими руками нигде же прогадаю. Ну, и ты, Валька, не теряйся. Закиснешь тут. Пухом занесет, и потеряешься, как человек-невидимка. А надо долю свою искать». С тем и отбыла Надежда.

Расстраивалась компания. Горюет Валентина, задумывается: а может, права Надежда? Ведь заманчиво, сладко это – поколесить, побродить, посумасбродствовать даже, молодость ведь одна. Новые будут и места, и люди, и работа. Новая, интересная, неведомая жизнь... Да нет... Ей-то, Валентине, никак нельзя: за ней семья, ей бы на ноги встать, при заработке оказаться. Да и перед Софьей Алексеевной неудобно-то как: учила-учила дурочек, а они... Может, ей даже начет какой по работе выйдет за дезертирство ихнее. Стыдно в глаза человеку смотреть, хоть и вчуже. И ей и всем... Комсомолки ведь, сознание-то иметь надо!

И у самой к тому ж в Шуе не задалось. Помощник мастера попался резкий – «черствяк», по-Валиному. Не слова у него, а розги – хлысь да хлысь: «Нагнали сопливых... С ними заработаешь... Браку наваляют, помельтешат – и в сторону... А мне их учить – время тратить бесплатно. А семью мою кто кормить будет? Вертихвостки эти?»

А как начнет он Вале под руку приговаривать, нудить, как заведет... И, как ржавчина, разъедает Валину работу это злое ворчание. Лезет лютый брак: сукрутины да закрещины, идут осечки, стопорит станок... Капают на основу горькие Валины слезы, стучит в висках: неумеха, неудачница, кувалда... Хорошо, ткацкое дело на бабах держится: есть к кому прислониться. Перемоглась, пережила, а до сих пор помнятся те деньки, когда жизнь бобиной непочатой лежала, и только первая ниточка робко из нее потянулась, дала начало тому, что в ткацком деле зовут основой.

А там, глядь, и радость: объявляет наставница выпускникам, что работать их направляют в Иваново, да куда – на камвольный. В каждом профессиональном кругу есть свои заповедные точки распределения. Астроному – честь попасть в Бюрокан, физику – в Дубну или Новосибирск, для ткачихи Ивановский камвольный комбинат имени В. И. Ленина – не меньшая удача. Про него давно наслышаны были девушки: не комбинат – дворец. И внутри будто не простая вентиляция, а кон-ди-ци-ониро-вание, как в Большом Кремлевском дворце. И воздух будто, хвоей напоен, как в бору. Станки, конечно, самоновейшие. А цехи, говорят – во! И ткани, есть слух, такие делают, что и в Москве за ними давка... Ну и повезло – как в лотерею!

Валентина от радости сама не своя. Села немедля за письмо домой: все, родимые, я при деле!

Провожала их на комбинат Софья Алексеевна, обняла каждую, простилась:

– Ни пуха, девочки! Девочки смеются:

– Да помним ваши уроки – пух со станка обметать будем!

– То-то же, – наставница в ответ. – И еще помните: судьба наша простая, да нелегкая...

И с тем вошли ее девочки в огромный красивый дом, где, верно, и хвоей пахнет, как в бору, и шумит, словно в бору по осени – мощно, напористо. Как бальные, блестят под ногой алые полы. Белые птицы осеняют крылом: на каждой стянувшей голову ткачихи косынке белый лебедь уносится к облакам. Халатики синие с кружавчиками по вороту (вот и кружевца – как учителкам хотелось!), а по леву рукаву тоже лебеди. Ну, не красота? Как у Василисы Прекрасной: махнешь одним рукавом – гуси-лебеди летят, махнешь другим – волшебная ткань на пол падает. Сказка...

– Ну что, красавицы? Готовы? Пора и за дело. Помощник мастера, улыбаясь, ведет за собой девичий табунок по алому, блескучему полу мимо свежеокрашенных стен, полированных шкафчиков бытовок. Ишь, раскраснелись, довольные... Сколько их здесь останется через месяц, через год?

Первое авторское отступление

Нет ничего труднее, чем писать о так называемой «простой жизни». Потому, верно, что в жизни все непросто.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.