Кафе «Альберт Штернберг», куда я поступил на службу, считалось лучшей кондитерской во всем Стендале.
Чтобы обжоры могли обжираться, без устали работали два подмастерья, ученик, кухарка и две судомойки. К услугам всех - от хозяина и его семьи, вплоть до судомойки включительно - был я, Фридрих, мальчик на побегушках, всеобщий козел отпущения. Мой рабочий день начинался с 734 утра и редко заканчивался раньше 11 вечера.
Жалованья полагалось только 12 марок в месяц. Отдыхать разрешалось по воскресеньям с 6 вечера. С 1 декабря по 31 марта я не имел ни одного свободного дня, работал и в воскресенье и в будни, а в разгар сезона, на рождество и Новый год, - всю ночь до самого утра.
Старший подмастерье был горбун. Он страшно злился, если не мог участвовать в шутках, которые проделывались с судомойками.
Нередко за 15 пфеннигов мне давалось следующее поручение: сунуть одной из судомоек пышку со взбитыми сливками за пазуху или спрятать мышь в кухонном горшке. Когда кто - нибудь брал в руки горшок, мышь выскакивала, а кругом смеялись и кричали.
Общение подмастерьев и семнадцатилетнего ученика с судомойками состояло исключительно из таких заигрываний и постоянных намеков. Упоминалась ли бутылка, носовой платок или что - нибудь другое, всегда подбиралась двусмысленная шутка, неприличный стишок.
Достаточное доказательство того, до какого отупения могут дойти люди, не имеющие никаких интересов в жизни и проводящие 17 часов из 24 в полутемном погребе и 7 - в чердачном помещении. У девушек было одно стремление - плясать. Не успевал какой - нибудь выхоленный посетитель кафе сесть за рояль, как судомойки затевали внизу дикую пляску.
У меня было много поручений, и я редко торчал в этом душном помещении. Каждое утро я должен был доставлять на вокзал двести пончиков; для этого мне давалась ручная тележка. Я садился в нее и ехал не менее быстро, чем трамвай. Я всегда брал с собой лишних восемьдесят пончиков и обменивал их в буфете на сосиски, соленые огурцы, бутерброды.
Вечером я таскал из погреба топливо. Отвратительная работа: погреб был совершенно темный и такой низкий, что я, 13 - летний мальчуган, не мог выпрямиться во весь рост. В кафе было шикарное освещение, а я ползком собирал в темноте куски угля, которые нужно было относить в кухню. Не было случая, чтобы я не ушибся, не набил себе шишки на лбу. С тех пор, как мой предшественник, отправившись в погреб со свечей, чуть не поджег весь дом, хозяин запретил ходить туда с огнем. Никому и в голову не приходило провести электричество: ведь никто, кроме меня, вниз не спускался.
Я весь дрожал, когда мне приходилось в 11 часов, а иногда и после полуночи идти в погреб. Крыс было видимо - невидимо. Они обжирались кремами, марципанами и тому надобными вкусными вещами. Особенно охотно забирались они в мешок с сахаром и буквально пудрились сахарным песком.
Во время моей службы в кафе «Штернберг», я имел и другие переживания. Однажды поздно вечером, когда я еще возился в кухне, ко мне подошла младшая судомойка Фрида и попросила зайти в ее комнату, чтобы, переставить комод. Фрида была хорошенькая семнадцатилетняя девушка. Мне же шел только четырнадцатый год.
- Ах, Фридрих, присядьте на минутку сюда на кровать, стул у меня совсем расшатан. Хотите посмотреть мой альбом? Вот это - моя бывшая подруга, ей всего двадцать лет, и у нее уже двое детей.
Фрида сидела возле меня на кровати. Когда ее рука легла на мое плечо, я нетерпеливо спросил, куда надо переставить комод. Она ничего не ответила.
- А вот здесь я в костюме турчанки, это было в прошлом году на маскарадном балу. Нравится вам мой костюм?
- Да, нравится.
- А скажите, заметно, что я была пьяна?
- Нет, незаметно.
Фрида обняла меня и так низко наклонилась над альбомом, что ее волосы касались моей щеки. Первый раз в жизни я испытывал нечто подобное. Мне кажется, если бы сейчас к моему лицу прильнула львиная грива, я бы испугался не больше, чем тогда.
- А это Герман. Какой бледный, правда? Как смерть! Я его терпеть не могу. Послушайте, Фридрих, он меня раз поцеловал, но знайте, лучше бы вы меня десять раз поцеловали, чем он один раз.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.