Живая память

как драться приходилось много, особенно в первые месяцы войны, то и взрослела молодежь быстро. К тому же на войне возраст – понятие относительное. Девятнадцатилетние порой выходили из боя седыми: на счету иных летчиков, провоевавших считанные недели, было по нескольку личных побед. Люди, не умевшие завязать галстук, еще не пользовавшиеся бритвой, носили на груди боевые награды, а на лице – шрамы, полученные в поединках. Я, тридцатипятилетний комдив, считался в их среде чуть ли не стариком по жизненному опыту, но равным по пережитым военным испытаниям.

Расскажу о двух таких офицерах – Попове и Муравицком. Они были едва ли не самыми юными среди летчиков-истребителей. И мы, командиры, грешным делом, побаивались доверять им серьезные задания. Мальчишки! Помню, даже при перегоне самолетов на фронт я не разрешил Муравицкому лететь, уж очень смущала молодость пилота. И вот в первых же боях ежедневно «гремят» фамилии Муравицкого и Попова. За полтора месяца боев Попов 150 раз поднимался в небо, сбил лично и в составе группы 14 вражеских самолетов. Муравицкий совершил 105 вылетов, сбил 10 самолетов. Морозов, тоже молодой летчик, имел на своем счету 12 уничтоженных машин врага... Они первыми в дивизии были удостоены звания Героев Советского Союза. Вот тебе и мальчишки! Анализируя их победы, я приходил к выводу, что смелость, дерзание, хорошая техника пилотирования и огромное, неуемное желание победить были для них главными. Молодость не рассуждала, а действовала, а мы это поощряли.

– Ну, а дальше, Сергей Игнатьевич. Как складывались ваши военные дороги?

– Как? Как и у всех, наверное. Сначала было трудно. Остро переживал каждую потерю в дивизии, неудачи на фронтах. Как бы храбро ни дрались наши летчики, но мы отступали: не хватало самолетов. Доходило до того, что в полках оставалось всего по нескольку исправных машин. Бывало, локти хотелось кусать от собственного бессилия. Стоишь на НП и видишь, как идут над тобой «мессеры», а атаковать их, остановить нечем. Но никогда не падал духом. Понимал: наши неудачи временные. Верил – наступит перелом, погоним фашистов со своей земли.

Ну, что еще? Командовал дивизией, потом ВВС армии, вскоре был назначен заместителем командующего, а затем командующим ВВС Калининского фронта. Воевал, учился сам, учил других, под Сталинградом формировал 16-ю воздушную армию и стал ее командующим. Искали новые, более эффективные методы применения авиации, ее взаимодействия с другими родами войск. Когда удавалось задуманное, был счастлив.

– Авиасоединения, которыми вы командовали, участвовали во всех решающих сражениях Великой Отечественной войны. Когда впервые обозначилось превосходство нашей авиации над авиацией противника?

– В какой-то мере еще в битве под Москвой, затем под Сталинградом, на втором этапе битвы, нам удалось завоевать господство в небе. Если в период обороны волжской твердыни фашисты имели численное превосходство в два раза, то в период контрнаступления у нас уже было больше машин, чем у врага. Неизмеримо вырос по сравнению с первым годом войны и уровень управления войсками.

Всего за период боев в районе Сталинграда наша авиация уничтожила 3567 самолетов противника, эту потерю врагу восполнить было практически невозможно. Но решающий перелом в воздушной битве произошел позднее...

– На Курской дуге?

– Да. Тогда мы взяли инициативу полностью в свои руки. В оборонительный период Курской битвы врагу противостояли две наши воздушные армии, имевшие 2172 самолета против 2050 гитлеровских. Зато в контрнаступлении действовали уже пять наших воздушных армий, в составе которых сражалось более 5 тысяч самолетов. Противник мог нам противопоставить только 2200 машин. 16-я воздушная армия, которой я командовал, имела 1034 машины. Мы могли планировать и осуществлять крупные воздушные операции, сосредоточивать в нужный момент и на нужном направлении мощный авиационный кулак, имели возможность держать в резерве далеко от линии фронта целые авиаполки. Одну из успешных воздушных операций наша авиация провела еще в начале мая 1943 года: силами шести воздушных армий были нанесены удары по 17 вражеским аэродромам на фронте от Смоленска до Азовского моря. В результате за три дня с 6 по 8 мая наши летчики уничтожили около 500 гитлеровских самолетов на земле и в небе. Наши потери были вчетверо меньше.

К тому времени научились мы и умело дурачить противника. Оборудовали, например, 50 ложных аэродромов, установили на них добросовестно сделанные макеты самолетов. Два месяца гитлеровцы непрерывно их бомбили, не подозревая обмана.

Завоеванию господства в воздухе советское командование придавало очень большое значение. Помню, в течение первого дня боев на Курской дуге летчики 16-й армии сбили 106 фашистских самолетов, сожгли несколько десятков танков, уничтожили много другой военной техники. Это было не так уж плохо. Но враг продолжал поднимать в воздух все новые и новые авиасоединения.

Я находился у командующего фронтом К. К. Рокоссовского, когда ему позвонил И. В. Сталин «Голос» у аппарата ВЧ был такой, что разговор слышали все присутствующие. Верховного Главнокомандующего интересовало, завоевано ли господство в воздухе? Рокоссовский докладывал, что бои в воздухе очень напряженные... Сталин перебил командующего фронтом: «Скажите мне точно, завоевали или нет? Да или нет?» Константин Константинович обещал Верховному решить эту задачу. «А Руденко справится?» – спросил Сталин. «Справится», – ответил Рокоссовский после небольшой паузы.

– Сражение на Курской дуге показало превосходство нашей стратегии и нашего оружия над гитлеровским. Но одного лишь превосходства в стратегии, наверное, для победы недостаточно...

– Безусловно. И здесь опять речь о моральной стойкости, о величии духа советского народа. Именно солдаты в каждом конкретном поединке решали исход сражения. То же было и в небе. Задача – подавить вражескую авиацию, преградить ей путь к нашим позициям, вытеснить врага из неба над линией фронта – была доведена до каждого воздушного бойца. И в решающие дни сражения мы стали свидетелями подлинно массового героизма летчиков, необыкновенного духовного подъема, охватившего тысячи людей. Примеров можно привести множество.

7 июля 1943 года гвардии старший лейтенант Николай Котлов вместе со своими товарищами врезался в строй гитлеровских самолетов и в течение нескольких минут сбил четыре вражеские машины. Но и Николай был атакован. В кабину его машины попал снаряд; у Котлова перебило осколками ногу. Уже теряя сознание, летчик послал свой истребитель в лоб гитлеровской машине и сбил ее. Это был пятый уничтоженный им в одном бою самолет врага. Пятый! Вот как достигалось господство в воздухе! Котлов сумел выпрыгнуть с парашютом. Но его не успели доставить в медсанбат, летчик умер от потери крови. Вспоминаю о павших товарищах и всегда думаю при этом, как много доброго они успели бы сделать... Как бы умело мы ни дрались с врагом, как бы ни был высок наш перевес над противником, мы теряли своих товарищей. И, окидывая мысленным взглядом путь от Сталинграда до Берлина, который прошла наша 16-я воздушная, я знаю, что мало найдется мест, где не хоронили бы мы своих бойцов. Что делать, война горька утратами. И чем больше этих утрат, тем памятнее должны быть уроки, преподанные войной.

– Вы встретили Победу в Берлине, Сергей Игнатьевич. Расскажите, как это было. Ведь такое, наверное, тоже забыть невозможно.

– Еще бы! Первое, что помню, – не покидавшее каждого из нас радостное, приподнятое настроение. Еще бои идут, еще снаряды рвутся вокруг, но все равно на душе светло: знаешь, что близка цель, к которой шел так долго и трудно. Вообще, надо сказать, когда наступил перелом в войне, все воспринималось иначе, даже временные неудачи, понимаете?

Взять такой случай. В начале 1942 года разыскал меня в Москве, куда я был вызван Ставкой, Евгений Вучетич, попросил разрешения лепить мой бюст. А у меня на душе кошки скребут: на фронте дела неважные, настроение, соответственно, тоже не ахти. В общем, отказался я позировать наотрез.

Через два с половиной года, когда до завершения операции «Багратион» оставались считанные дни, Евгений Викторович Вучетич вновь нашел меня на фронте и победно заявил мне: теперь-то я ваш бюст сделаю, не отвертитесь, вот указание ГлавПУРа. Пришлось согласиться. Но тогда, в августе 1944-го, настроение было уже другое: мы били врага, били крепко.