Жанна

Да и руки у них были связаны. Так были скручены руки, что на мощных бицепсах Мишеля остались кровавые шрамы, как от врезавшейся проволоки. Он бился на полу, стараясь освободиться, и плакал от бессилья, как ребенок. Он, Мишель, беспечно переносивший тюремный карцер, Мишель Штиливкер, певший так, что люди толпами покидали концертный зал и переходили в соседнюю комнату, где он пел свои песни. Сейчас он бился на полу рядом с другими замученными. Избиение продолжалось.

Именно избиение, а не допрос. Спрашивали только имя и фамилию. За столом, рядом с седоусым военным аристократического вида, сидела невысокая, рыжая, красивая женщина. Иногда она привставала и била арестованного револьвером по лицу. Предполагают, что это была известная в Одессе авантюристка, жена французского консула Энно.

Над Жанной издевались с особой изощренностью. Ее преступление было огромно: ведь она была «своя», француженка, «изменница, предавшая родину».

В эту ночь на их долго было щедро отпущено все: физические муки, насилье, унижения. От одного их избавили: от медленного ожидания смерти. «Судьи» спешили. И не без основания. Недаром один из членов «коллегии» говорил: «Если нас арестуют - нас расстреляют в тот же день. Иначе французские солдаты освободят нас».

Окровавленные полутрупы погрузили на машины.

- Куда? - спросил кто - то.

- В штаб.

Штаб генерала д'Ансельма помещался в Лондонской гостинице. Их же везли за город. Все реже становились здания. В безлунной, серой ночи обозначились длинные каменные ограды кладбищ по обе стороны мостовой.

У еврейского кладбища машина остановилась.

- Туши огни! - скомандовал офицер. Тогда «Серб» понял, что время действовать.

Его допрашивали последним. Должно быть, они устали, он пострадал меньше других. Он сшиб с ног солдата и бросился в темноту. Пробежав немного, он перескочил через ограду кладбища. По - видимому, его не преследовали.

Он прислушался. Раздалось несколько выстрелов. Убивали по очереди: Жака, Александра, Мишеля, случайного человека Лазаря Швеца - мужчин. Пробираясь с кладбища, «Серб» увидел вторую машину, замедляющую ход. Это везли на казнь женщин.

... Изю Дубинского дома не застали. Арестовали сестру и мать. Но что могла рассказать мать об Изе? Разве знала она, что ее мальчик, такой добрый, что и дать - то ему в детстве ничего нельзя было - все равно другим раздаст, - ее тихий Изя с тринадцати лет связан с революционными кружками? Резкого слова он не выносил, скажет бывало: «Зачем ты кричишь? Ты ей по - хорошему объясни, мама». Тихий - тихий, а как решил бежать заграницу, настоял - таки на своем. И ничего - то о нем слышно не было. И вот вернулся. Увидела она его на улице нежданно: идет с чемоданом, худой, повзрослевший, ее мальчик. Ох, на улице она его нашла и на улице потеряла...

Через 10 дней Дубинскую выпустили. Дома ее ждала прощальная весточка от сына. Он был расстрелян 7 марта - в предполагаемый день восстания. Открытка, написанная неровным почерком, сохранилась: «Дорогая мама! Шлю тебе, очевидно, свой последний привет. Очень больно, что причиняю тебе этим неизгладимое горе. Могу тебя утешить, что все проходит, вероятно, и это как - нибудь изгладится».

Он писал ей как старший. И он стал старшим, должно быть, за эти несколько дней, проведенных в контрразведке. Не всегда умирают один раз. Изю несколько раз водили на расстрел. И этот тихий юноша вел себя с таким сдержанным, твердым достоинством, что даже видавшие виды агенты говорили: «Большевики могут гордиться такими приверженцами».

... Сообщения об одиннадцати таинственных трупах, найденных под стеной еврейского кладбища, появились во всех газетах. Кое - где говорилось о десяти: одиннадцатый - неизвестно, кто это был - отполз на довольно большое расстояние, умер в стороне. Должно быть, он еще надеялся выпрямиться, встать, уйти...

Трупы были доставлены в морг с записками «неизвестный». «Личность убитых пока не установлена», - писала «Одесская почта». Но в том же номере, выше, помещено сообщение жены Штиливкера, приглашающей на похороны трагически погибшего мужа.

Мертвых опознавали по очереди жены, матери, сестры. У Жанны в Одессе не было никого.

У Жанны а Одессе не было родных. Ее хоронили рабочие.

Огромные толпы, теснимые вооруженными вартовыми - полицейскими, - провожали ее гроб. Это была мощная демонстрация. Молча и торжественно несли венки. На одном из венков развевалась лента с надписью: «От областного комитета. - Смерть убийцам!»