Зеленая шинель

На одном хуторе ушло все население. Три немца, упираясь, держали телку за хвост, а четвертый строчил в нее из автомата. Поймали бабку, заставили потрошить и жарить. А они жрали.

У моста на Красный Кут на Харьковщине, я сидел в избушке сторожа торфяных разработок. Проехали три немца. Увидели кабана – тут же закололи, завернули в новое хозяйкино платье и занавески и ушли.

На поле у села Кичевки, возле Константиновского сахарного завода, колхозники в сумерках накладывали на подводы наколенную за день картошку. Проезжали мимо немцы и увели подводы со всей картошкой деревни. Старика, который стал спорит, немецкий кавалерист ударил шпорой в лицо.

В село Тарасовку, на Полтавщине, вечером вошел немецкий обоз. Пять немцев вошли в соседнюю хату, и я через окно мог видеть все, что происходило. Они сломали забор, докрасна накалили плиту, сняли рубахи и над огнем вытряхивали их. Хозяйка потом говорила, что от падавших в огонь вшей стоял такой треск, как во время зенитной стрельбы. Они так чесались, что свинья, глядя на них, и сама стала чесаться. А потом жрали гусей и хохотали.

Знают на Украине, как нажравшийся немец хохочет. Эхом отдастся этот хохот, кровью заплатит немец за этот хохот!

Зеленые шинели с автоматами стоят на дорогах и перекрестках. Они делают вид, будто проверяют документы и ищут оружие. Но это настоящий грабеж. У крестьян, у прохожих немецкие патрули забирают сахар, махорку, мыло, хлеб.

Они голодны - эти зеленые собаки. Однажды в степи я видел, как унтер - офицер остановил старика. Снял с него котомку и стал рыться.

В тумане я спутал дороги и попал в Бутово - штабное село. Из тумана выплыл немецкий патруль. Три немца обступили меня и как по команде залаяли:

- Махорка, вудка?

Три немца сразу залезли: ко мне в карманы. Я посмотрел в их лица. Их трусило от холода, зубы стучали. Холодно им было в русском тумане. Холодно им будет в русской земле!

Немец пришел на Украину. Он хочет нажраться - раз и навсегда. Если посчастливится, - он жрет масло ложками, пока не стошнит. Немец ест толстый, жирный кусок сала на тоненьком, как бритва, куске хлеба. Навеки не нажрешься!

Зеленая шинель торчит с мешком у печи, пока пекут хлеб, забирает горячий хлеб, хохочет и, указывая на пар, говорит: «Капут!»

Зеленая шинель на рассвете стоит, пока доят коров, и забирает молоко. Если мать показывает на детей, объясняя как глухонемому: «Ам - ам», - зеленая шинель показывает на автомат: «Пух - пух».

«Капут», «пух - пух» - вот и весь словарь зеленой шинели. Этими двумя словами зеленая шинель объясняется с селянином и считает это вполне достаточным для него.

«Капут» и «пух - пух» - эти слова вспомнятся, когда зеленая шинель побежит назад через Полтавщину и Киевщину, эхом отдадутся они в лесах, в степи, в осоке болот. Дед и внук мне говорили: «Пусть только немец побежит!»

У каждой хаты, у каждого дерева, у каждого камня будут поджидать его не с яйками, не с розовым шпигом, а с топорами, вилами и цепами. И скажут ему: «Капут!»

Интендантские офицеры, разъезжающие по селам, сбивают замки с колхозных амбаров, учитывают зерно, накладывают печати. Кто сорвет печать, - расстрел. У колхозного сена поставлены немецкие сторожа. Кто возьмет клок сена, - расстрел. Во всех селах приказано в двадцать четыре часа сдать весь колхозный инвентарь. Иначе расстрел.

По селам оглашены приказы: за ночлег прохожих - расстрел; за помощь партизанам и красноармейцам - расстрел! Немцы заявляют: «За малейшее нарушение - расстрел!»

Немец в зеленой шинели, фашистский солдат, - скотина и трус. Один он ни за что не войдет в лес. Немец боится русского леса, как заяц - бубна. Засядет на опушке леса с автоматом и будет ждать. Или прострелит лес. Но сам не войдет. Каждый лесок немцы простреливают так, будто в нем, по крайней мере, целый корпус сидит.

На берегу реки Мерны, у села Любавки, на Харьковщине, я наблюдал, как автоматчик проходил через лес. Он вошел на тропинку и, держа автомат на пузе, прострочил им вдоль и поперек и вокруг себя, будто обводил вокруг себя волшебным кругом. Затем прошел шагов пятьдесят и снова прострочил тропинку. Так дошел он до избушки лесника Ворохова.