Сорок пять суток был я в немецком тылу, сорок пять дней и ночей в селянской свитке, босиком (немец снял с меня сапоги) прошел я около тысячи километров через всю Киевскую, Полтавскую, Харьковскую, Сумскую области и южную часть Курской области. Прошел я точно по кладбищу.

Как черные тени стоят хутора и села. Редко пробежит человек по улице, ибо в любую минуту может выскочить немец в зеленой шинели, сорвет с головы картуз: если бритый ты, - рус солдат, но если волосы на голове, - рус комиссар, и уже не видеть тебе дома твоего, детей твоих; не брехнет собака: немцы постреляли их, чтобы не пугали по ночам; не кукарекнет петух: немец сожрал и жареного, и пареного, и вареного; не засмеется человек, за все это время ни разу не слышал я по деревням смеха, ни разу не слышал я песни. И это на Украине, где, в детстве казалось мне, сам воздух поет.

Я был в ста селах и хуторах и везде видел разорение и запустение. В селе Карайкозовке, недалеко от города Богодухова, стоят разоренные, разграбленные сельская лавка, почта, сберегательная касса. С разбитыми окнами, как слепые, стоят школа, детские ясли, изба - читальня. На улицах валяются полусожженные парты: немцы разводили костер, - разбитые физические приборы, изорванные географические карты, растоптанные портреты Шевченко и Франко. В помещении солома, мерзость, скотский дух: здесь был немецкий постой. Загажены, опустошены, поруганы святыни советского села.

На улицу выброшены классные доски, на одной доске еще сохранился арифметический пример. И рядом, тут же на доске, мелом немец написал самое короткое похабное слово, написал по - немецки. Скот! Молодая учительница со слезами проходит мимо школы. Дети забегают в школу и молчаливые выходят из нее.

Врываясь в деревню, немцы первым делом разбивают и грабят сельскую лавку, сгоняют к ней население и, установив фотоаппарат, раздают соль, цикорий, пуговицы. Сфотографировав, отбирают все назад и гонят по домам.

Прошло только несколько недель, как хозяйничает немец. Но уже в хатах на Украине (это я видел в селах Карпиловке, Довгаливке, Шишаках) появилась лучина, уже деды раскуривают люльку от кремня и бабки бегут из хаты в хату с угольком, чтобы раздуть огонь, уже одалживают друг у друга мыльную пену и во многих хатах на Украине хлеб без соли и борщ без соли. Не керосин, не спички везет с собой немец, а пожары. Не мыло, а вши и эпидемии, не соль, а порох и голод. А в Киеве, Полтаве и Миргороде открывает немец публичные дома. Уже появляются на Украине кабаки, рулетки, воровские шалманы, «малины» и черные биржи.

Немец в зеленой шинели, фашистский солдат, - изверг, воспитанный в духе истребления.

25 сентября, на рассвете, переправляли тяжело раненых через болото Трубеж, у села Борщи, Киевской области. Появились зеленые шинели. Они видели носилки, белые, забинтованные головы, но они подвели пулеметы и прямой наводкой расстреливали раненых. Проваливаясь по горло в болоте, под пулями бойцы выносили своих раненых товарищей. Много погибло друзей наших, много товарищей моих погибло в болоте Трубеж, и никогда в жизни не забуду я эту переправу, этот пулеметный обстрел, крики раненых.

У села Малой Березани, Киевской области, мы встретили группу киевлян, среди которых половина были женщины и раненые. Ночами мы шли, днем прятались в лесах и в скирдах на полях. У Яготина рассвет застал нас в открытом поле. Мы зарылись в скирды. В сумерках я проснулся от крика: «Немцы поджигают скирды!» Зеленые шинели окружили самую большую скирду и строчили по ней из автомата зажигательными пулями. Ночью мы видели, как, освещая небо и степь, пылает подожженная скирда, в который было не меньше пятидесяти человек. Нас спаслось четыре человека...

На всех дорогах я встречал сотни бойцов и граждан, бежавших из концентрационных лагерей в Лубнах, в Хороле, Богдановке, Миргороде. Синие, опухшие от голода, они еле передвигались. Тысячи людей лежат в поле под открытом небом, в грязи и стуже. Вокруг болота несколько рядов колючей проволоки. Первые три дня пленным ничего не дают есть. Потом дают на день чашку супа из полусырой свеклы или картошки или же сваренное просо или ячмень, словно это не люди, а скот или петухи.

Женщины из сел Ждан, Синятина, расположенных на реке Суле, из Довгаливки, Малых Сорочинцев, Хомутца, расположенных на реке Хороле, мне рассказывали о том, что они приносили в лагери еду для пленных, но на их же глазах все пожирали часовые, а пленным, как собакам, бросали только кости. В лагере военнопленных в Лубнах было несколько случаев убийства колхозниц, пытавшихся поближе подойти к проволоке, чтобы самим передать еду своим мужьям и сыновьям.

В селе Городище, на реке Удае, мне рассказывали, что раненых и пленных евреев - бойцов Красной Армии - немцы поголовно расстреляли. В лагере военнопленных в Хороле пленных евреев кололи штыками.

В один из дней октября, в сумерках, я проходил мимо станции Ромадан. Несколько тысяч граждан, собранных в лагерь под открытым небом, в первую снежную метель, голодные и измученные, пели песню «Далека страна моя родная!». Казалось, небо раскололось и гудят колокола. Мне хотелось крикнуть: «Ты слышишь, Родина? Ты слышишь, красноармеец? Бей немца! Коли зеленую шинель! Дороги устилай немецкими трупами, реки заливай черной немецкой кровью!»

Немец в зеленой шинели, фашистский солдат, - разбойник и грабитель. Зеленые шинели на велосипедах, на мотоциклетках врываются в село. Еще за селом строчат пулеметы, еще слышны крики боя, а она уже по хатам:

- Яик! Млика! Шпиг!

Молчание наступает в хате, когда входит зеленая шинель. Он, как собака, лает, но никто не понимает чужеземца, все молчат. Он рыщет, как хорек, по всей хате, заглядывает в печь, нюхает все горшки, лезет в погреб, на чердак, тащит сало, яйца, муку, поднимает половицы, сбивая замки, копается в семейных сундуках и лает, лает, все требует что - то по - своему. Полна хата людей. И дед старый, и бабка, и невестка, и дети - все стоят и молчат. Страшное, грозное молчание вокруг немца.

По всему селу выстрелы: это немцы строчат из автоматов по курам и гусям Они и не сожрут столько, но глаза жадны и завидущи. В селе Пидплете, на Харьковщине, я видел наваленных кучами убитых гусей.

Вытянув головы и закатив мертвые глаза, лежали гуси под заборами. Немцы давно прошли, но никто не притрагивается к птице.

В домике лесника Ворохова, у села Дюбовки, на постое было сорок немцев. Они выгнали хозяев в свинарник, завладели всеми запасами лесника и в течение трех дней все пожрали, оставив семью и детей на зиму без хлеба. Все, что не успели немцы пожрать, - пшено, крупу - они перед уходом рассыпали по двору. Так скоты отблагодарили лесника.

Несчастно село, которое стоит на шляху. Немец двигается по шляху и грабит это село день и ночь. Остановится обоз на минуту - и налетит зеленая саранча.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.