— Мы набросаем в него жучков,— пообещал Оп.— Наберем целое ведро и высыплем в чан.
О'Тул захлебывался от ярости. Его лицо полиловело.
— Невежество!— визжал он.— Жуков ведрами в него не сыплют. Жуки сами падают в него с дивной избирательностью и...
Его речь завершилась булькающим визгом и воплем Кэрол:
— Сильвестр! Не смей!
О'Тул, болтая руками и ногами, свешивался из пасти Сильвестра, который задрал голову так, что ноги-гоблина не могли дотянуться до земли.
Оп с хохотом повалился на пожухлую траву, колотя по ней кулаками.
— Он думает, что О'Тул — это мышка!— вопил неандерталец.— Вы посмотрите на эту кисоньку! Она поймала мышку!
Сильвестр держал О'Тула очень осторожно, раня только его достоинство. Он почти не сжимал зубов, но огромные клыки не позволяли гоблину вырваться.
Шарп занес ногу для пинка.
— Нет!— крикнула Кэрол.— Только посмейте! Шарп в нерешительности застыл на одной ноге.
— Оставь, Харлоу,— сказал Максвелл.— Пусть себе играет с О'Тулом. Он ведь так отличился сегодня у тебя в кабинете, что заслужил награду.
— Хорошо!— в отчаянии завопил О'Тул.— Мы сварим им бочонок эля! Два бочонка!
— Три!— пискнул голос из-под моста.
— Ладно, три,— согласился гоблин.
— И без увиливаний? — спросил Максвелл.
— Мы, гоблины, никогда не увиливаем,— заявил О'Тул.
— Ладно, Харлоу,— сказал Максвелл.— Дай тигренку хорошего пинка.
Шарп снова занес ногу. Сильвестр отпустил О'Тула и попятился.
Из-под моста хлынул поток троллей; возбужденно вопя, они кинулись на холм.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.