Честно говоря, я ехал в эту большую (и, по слухам, великолепно поставленную) школу на Красной Пресне с чувством некоторого сопротивления. Там намечался диспут, тема которого была определена торжественно и несколько туманно: «Шестнадцать лет... Много это или мало?» Не верилось. что из этого выйдет что-либо путное. Практически это был экспромт. Старшеклассникам объявили, чтобы они остались после уроков — на четыре часа был назначен «разговор по душам», кто-то там придет, кажется, из редакции, и надо будет высказаться, кто что думает, кто что чувствует...

Эксперимент особенной удачи не сулил. Но, конечно, было бы еще хуже, если б все проводилось не так, если бы все шло порядком, который до сих пор считается «нормальным» при подготовке всяческих дискуссий (то есть заранее подбираются записные ораторы, их правильные мысли утверждает и «причесывает» комитет, и дальше уже встают те, кому положено по списку, и говорят про то, что «тысячи дорог раскрыты перед юными, выбирай любую, дерзай, будь романтиком» и т. д.).

Первые несколько минут ребята громко шептались о чем-то своем, надо полагать, важном, а на председательские приглашения, мольбы и заклинания просто не отзывались...

Ребят можно понять: с чего бы это вдруг я сам на их месте стал бы раскрывать что-нибудь сокровенное перед неизвестными мне людьми, которые собираются, судя по их должности, расписать весь разговор?..

К тому же за столом сидела стенографистка, готовая фиксировать каждое слово: что ни скажешь, она все запишет в строку. Нет-нет, охотников выступать не было...

Наверное, мы, гости, должны были просто подняться и уйти.

Но очень хотелось как-нибудь «разговорить» ребят.

Ведь сколько раз слышишь от юных людей жалобы, что их понимают как-нибудь «не так», превратно. Ну так вот же вам случай! Выскажитесь, черт возьми! Чтобы вас поняли. Мы очень хотим вас понять, мы для этого пришли сюда, для этого поставили себя в неловкое положение непрошеных исповедников. Поднялась строгая девочка Галя МИНЕВИЧ, спросила:

— Вы это серьезно? Вы к нам относитесь совершенно серьезно или немножко нет?

Мы с журналистом из «Смены» Владимиром БЕЛОВЫМ торжественно заверили, что серьезно.

— Да-а? — недоверчиво протянула Галя. — А то нас обижает, что к нам относятся несерьезно, это часто бывает. Нашу молодежь называют тунеядцами. Сразу всех так называют. Конечно, это обидно...

Наконец-то сдвинулось! Хотя пока еще не очень интересно. Когда робко «прорезались» первые ораторы и чуть позже, когда ораторов стало сразу много и им пришлось даже перебивать друг Друга, долго еще разговор топтался на одном «пятачке»: «Нас недооценивают», «Мы так, а вы так».

Оля ШНЫРОВА прямо так и сказала:

— Нам всем по шестнадцать-семнадцать. Старшее поколение считает нас, молодежь, тунеядцами, лодырями, несознательными людьми. Часто приходится слышать в магазине или где-нибудь на улице: «Она еще в десятом классе учится, а уж шляпку надела». Пожилые люди, которые должны нас понимать, тоже странно к нам относятся, считают, что мы ничего не умеем делать, потому что мы не видели в жизни трудностей.

Я ничем не занимаюсь вне школы, но то, что мы учимся, это тоже много значит. Это тоже очень трудно. Я, например, считаю, что работать легче, чем учиться. Потому что те, кто работает, придя домой, свободны, а я, придя из школы, должна учить уроки, писать сочинения. То, что я учусь, это мой труд.

Все правильно, конечно, это труд. Безусловно, он заслуживает уважения. Но не кажется ли тебе самой, Оля, чуточку безответственным и весьма несправедливым такое вот противопоставление твоего школьного труда всякому другому, который якобы легче, который якобы всегда отмерен «от сих до сих»? Даже если тебе самой еще не случалось побыть на настоящей работе, могла бы догадаться, что все обстоит не так. Не маленькая!

Говорит Сережа КРУГЛИКОВ:

— Мы, может быть, в тепличные условия поставлены. Семнадцать лет — это возраст довольно солидный. Один летчик-испытатель испытывал истребитель в семнадцать лет. Он воевал на Халхин-Голе, сбил три самолета и получил орден Красного Знамени. А мы в семнадцать лет, по существу, еще ничего не сделали.

Здесь, мне кажется, очень большую роль играет обстановка, в которой человек взрослеет. Прежде взрослели раньше, уже в пятнадцать-шестнадцать лет считались взрослыми, а нас все-таки еще недооценивают.

Опять тот же мотив, и опять вот это очень для меня явственное смешение совершенно правильной мысли и желания повернуть ее как-нибудь поудобнее для себя. Мне уже случалось цитировать одного парнишку, приславшего в «Юность» письмо с требованием «снизить возраст, с которого начинается ответственность». Конечно, пером этого мальчишки водило благородное чувство. Но трудно ожидать, что вдруг наше государство директивным порядком установит такой-то, скажем, более юный «возраст ответственности», как оно уже сделало это однажды, снизив пенсионный возраст у горняков с шестидесяти лет до пятидесяти пяти. Тут же совсем другое. Это как раз зависит только от тебя самого. Хочешь чувствовать ответственность за себя и других — чувствуй ее. Вряд ли кто-нибудь (даже в первом классе, а не в десятом!) имеет основания пожаловаться, что ему не за что отвечать перед собою и людьми.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.