Закон ремесла

- Незачем звонить, сэр, вы же знаете наш график. Выпуск уже печатается.

Редактор посмотрел на Билли и развел руками, выражая величайшее сожаление, что не может удовлетворить законное требование чемпиона. Но в глазах его Билли уловил насмешливый огонек. Итак - снова финт, снова кулак встретил воздух, пустоту, ничто. Если бы какой - нибудь боксер так владел искусством обманных движений, как Джефф и редактор, он был бы неуязвим. Билли внезапно почувствовал себя утомленным и разбитым, как после проигранного по очкам десятираундового боя.

Он вернулся в лагерь. Хульм по-прежнему сидел у телефона. Билли разделся, остался снова в трусиках и вызвал массажиста.

До самого вечера он больше ничем не нарушил строгий боксерский режим. Он вел себя, как подобает боксеру перед матчем: отдыхал, спал после обеда, прогуливался по саду. Казалось, он примирился с своим положением.

На самом же деле он не отказался от своего намерения опровергнуть перед боем нелепую газетную сплетню. Он решил объявить об этом во всеуслышание с ринга. Он заставит Фитцджеральда подтвердить, что вся эта история - выдумка и ложь.

Он тщательно обдумывал каждое слово своего обращения к зрителям.

На ринг Билли и Хульм вышли одновременно с Фитцджеральдом и его манеджером. Стадион был заполнен до самых верхних рядов, до последнего места. На минуту Билли показалось, что вернулись дни его славы. Но необычный прием, который зрители оказали ему и Фитцджеральду, вернул его к действительности.

Не было ни аплодисментов, ни свистков. Только глухой гул прошел по рядам. Тысячи биноклей направились на замкнутый канатами квадрат ринга. Зрители хотели видеть лица боксеров, их выражение. Это был не матч, а психологический экзамен. Билли Стюбер держал испытание на человека - зверя, на боксера - злодея. Зрители хотели, чтобы он его выдержал. В лихорадочном возбуждении люди ждали, когда можно будет хлопнуть по плечу соседа и воскликнуть:

- Видели? Ну и зверь!

И Билли понял, как наивна была его надежда опровергнуть с ринга газетную выдумку. Зрители не поверили бы самым убедительным доказательствам, показаниям свидетелей, официальному опровержению газеты, подтвержденному Фитцджеральдом. Никому не позволили бы они отнять у них удовольствие, которое они предвкушали.

Боксеры сели на табуретки в своих углах. Арбитр вышел на середину ринга и поднял руку. Гул в толпе смолк, наступила тишина. И прежде чем арбитр, собиравшийся объявить имена боксеров, их вес и условия матча, успел произнести первое слово, послышался голос Фитцджеральда:

- Ну, как, Стюбер, вы уже высохли после купанья?

Взрыв оглушительного хохота раздался в ближайших к рингу рядах зрителей. Перегибаясь назад, передавали они слова Фитцджеральда тем, кто сидел дальше.

Билли ничего не ответил. Он сидел, откинувшись назад, облокотившись на канаты, и ждал гонга. Он не чувствовал больше ни смущения, ни неловкости, ни желания что - либо опровергать. Холодная, сосредоточенная злоба нарастала в нем, злоба против всех: против зрителей, Хульма, Джеффа... И эта злоба сосредоточилась на Фитцджеральде, так охотно игравшем свою роль и теперь пытавшемся лживой улыбкой скрыть страх перед противником.

Лишь только прозвучал гонг, Билли бросился вперед, в угол австралийца. Это был один из самых коротких боев Билли Стюбера. Фитцджеральд пытался противопоставить бешеной атаке чемпиона такую же контратаку. Но Стюбер бил, чтобы нокаутировать, а Фитцджеральд, - чтобы удержать противника на расстоянии. Зрители вскочили с мест, они поняли, что развязки не придется ждать долго. И в одном из молниеносных обменов ударами кулак Билли нашел дорогу к челюсти австралийца.

Фитцджеральд сразу, еще стоя на ногах, потерял сознание. Предсказание профессора - психолога не оправдалось. Фитцджеральд не упал навзничь, раскинув руки. Удар Билли, нанесенный сбоку, придал его голове и туловищу вращательное движение, в то время как внезапно обессилевшие ноги остались на месте, словно подошвы прилипли к брезенту. Изогнувшись в винтообразном повороте, Фитцджеральд осел на ринг.

На другой день Билли и Хульм сидели в кабинете Джеффа. Импресарио был в самом благодушном настроении.

- Ну вот мы и снова на коне, - говорил он, похлопывая Билли по плечу. - Я готов подписать контракт хоть на пять матчей. Можете вы выступить через две недели?

- Хоть завтра, - ответил Билли.

В его голосе прозвучала несвойственная ему грубость. Хульм взглянул на боксера. Что - то изменилось в выражении его лица, и от этой небольшой перемены оно сразу стало похожим на портрет, висевший на стене кабинета.