Вдали от шума больших улиц, на обширном пустыре, стояли маленькие домишки причта соседней церкви. Среди них самым бедным был домик просвирни: низ каменный, верх деревянный, в три окна. Нижние окна вровень с землей: их заливало бы дождевой водой, если бы не вырытая перед ними канавка. В этом подвале прошли детство и юность Марии Николаевны Ермоловой.

На пустыре был отгорожен небольшой участок - бывшее кладбище, где сохранилось несколько надгробных плит. Это место все заросло травой. Местные ребятишки дали ему название «травки» и так и просились у матерей: «Мама, пусти на травку». Весной «травка» вся покрывалась желтыми одуванчиками и пахучей ромашкой. Здесь обычно играли Маша и ее сестры. Могильные памятники обладали способностью превращаться то в экипажи, то в столы, то в дома - во что угодно.

Одним из первых воспоминаний Машеньки были посещения дяди, жившего «у Харитония в Огородниках» - так называлась эта окраина Москвы. Семья Машеньки жила очень бедно, приходилось рассчитывать каждую копейку и уж, конечно, нечего было и думать тратиться на извозчика. И вот девочкой, лет трех - четырех, она отправлялась с матерью сначала в Дорогомилово в баню, а оттуда к дяде. Мать несла на руках годовалую Аню, а Маша, как «большая», должна была через всю Москву поспевать пешком, и когда маленькие ноги уставали, - она только тихонько плакала: жаловаться смысла не было, она рано поняла это - и тут крылись первые истоки ее обычной сдержанности в тяжелые минуты жизни.

Конечно, бывали и приятные минуты, например угощение «багдадскими пирожками», которые приносил иногда отец. Так в семье называли пряники с малиновым вареньем, в которых все, начиная с названия, было увлекательно. Машенька ведь с детских лет росла не столько в атмосфере сказок, сколько в атмосфере пьес. Отец ее был суфлером Малого театра, почти единственными книгами в доме были пьесы. Мать Маши, Александра Ильинична, страстно любившая театр, постоянно читала девочке вслух разные пьесы, начиная с Полевого и кончая Шекспирам. Читала она ей и «Багдадского пирожника», и нет ничего удивительного, что название «багдадские» придавало особый вкус пряникам...

Маша жила жизнью своей скромной семьи. Бегала через улицу за хлебом, крепко зажав в руке медную монету и со страхом озираясь, чтобы не попасть под лошадей. Вернувшись, помогала матери убрать комнаты, накрыть стол.

Под вечер, когда смеркалось, а свечи жечь было жалко, мать выходила с девочками отдохнуть и подышать воздухом за ворота. То же делали и соседки: просвирня, мастерицы, белошвейки. Иногда случалось что - нибудь из ряду вон выходящее: например кошка стащит кусок говядины, оставленный отцу на ужин. Девочки бросались ловить «преступницу», настигали ее и отнимали мясо. Бедность заставляла мыть этот кусок говядины и класть обратно на тарелку, иначе отец остался бы без ужина.

Николай Алексеевич Ермолов был человек гордый, справедливый, но тяжелая жизнь и мучительная болезнь - чахотка - сделали его раздражительным, и, когда на него находили припадки гнева, домашние трепетали. Он был талантлив, хорошо рисовал, писал пьески, которые шли на сцене, но настоящего применения своим дарованиям не находил и из - за куска хлеба сидел в пыльной суфлерской будке. Тяжелый характер отца создавал печальную атмосферу в доме Ермоловых. Детское сердце Машеньки было наполнено постоянным ожиданием грозы, жалостью к кроткой, измученной матери да и к отцу, которому всю ночь не давал спать тяжкий кашель.

Но было в жизни и другое - то - , что утешало, помогала переносить горести. Отец постоянно читал вслух детям, рассказывал им о страстно любимом театре, о великих артистах. Часто он брал Машеньку с собой в суфлерскую будку. Сидя «а коленях у отца, она с жадностью смотрела, что делается на сцене. Например как женщина вся в белом и с распущенными волосами вдруг встает из гроба... Это была знаменитая в то время артистка Надежда Михайловна Медведева в мелодраме «Серафима Лафайль». После этого спектакля старые надгробные плиты на «травке» превращались в гробницу мнимоумершей Серафимы. Игра «в театр» была любимой игрой Машеньки. Она надевала длинную юбку своей матери и, бросаясь на колени, рыдая, кого - то о чем - то умоляла... Изображала она большей частью драматические эпизоды, уже с детства комедия не привлекала ее.

Вся семья Ермоловых была тесно связана со сценой: кто играл в оркестре, кто танцевал в балете, кто служил при театре.

Естественно, что когда Машенька подросла, ее решили отдать в театральную школу. Тогда драматического училища не было - только балетное. Балетных учеников выпускали в драматических ролях, когда по пьесе требовались «дети», а наиболее способных по окончании школы принимали в драму. Машенька училась настойчиво: у нее всегда была огромная жажда знаний. По одному только предмету она шла плоха, это были... танцы. И преподаватель танцев, балетный артист, и «классная дама» сразу невзлюбили серьезную, задумчивую девочку, которая с таким трудом поддавалась балетной дрессировке.

Для Машеньки были мукой эти школьные годы, и только горячая любовь товарок поддерживала ее. Для подруг не было большего удовольствия, чем устраивать в дортуаре у комода спектакли, в которых Машенька сначала изображала драматические эпизоды, копируя Медведеву, а потом разыгрывала и серьезные вещи, например сцены из «Марии Стюарт». Видно, в ней и тогда было что - то особенное: подруги с восторгом слушали декламацию Машеньки, гордились ею.

Когда ей было лет тринадцать, отец в свой бенефис решился дать дочери роль (бенефицианты имели право сами назначать участников спектакля). Ставился водевиль «Десять невест и ни одного жениха». Машенька должна была играть разбитную девицу. Девочка вышла на сцену робко и неловко. У нее нарывал палец и был завязан «куколкой», это ее смущало, а кроме того отец не позволил ей гримироваться, и рядом с другими накрашенными «невестами» она была бледна, как смерть. Ее удивительное лицо, призванное изображать трагедию, не годилось для легкомысленного водевиля. Ее глубокий, низкий голос совсем не подходил для веселых куплетов. Дебют был настолько неудачен, что известный актер Самарин назвал Ермолову бездарной и сказал: «Пускай себе пляшет у воды» (т. е. на заднем плане сцены, куда обыкновенно ставили самых неспособных танцовщиц). И казалось, что, кроме танцев «у воды», ей ничего больше не оставалось... Но вышло иначе.

Н. М. Медведева решила поставить в свой бенефис пьесу Лессинга «Эмилия Галотти», где исполняла роль герцогини Орсини. Играть Эмилию должна была молодая талантливая актриса Федотовн. Но она заболела. Медведевой предложили выбрать из молодых актрис, но ни одна из них не подошла для этой сильной драматической роли.

Как - то в воскресенье, у себя дома, за обедом, Медведева стала жаловаться на свое затруднение. За столом у Надежды Михайловны сидело много гостей и среди них ее родственница - балетная воспитанница Семенова. Она и рассказала, что у них в школе есть исключительно способная девочка Машенька Ермолова и что она «необыкновенно играет». Медведева решила поехать в школу. Она вызвала Ермолову - застенчивую, безнадежно неспособную к танцам девочку, и, видимо, что - то в детских глубоких глазах Машеньки заставило поверить в ее призвание. Надежда Михайловна дала девочке роль, велела ее «обдумать», выучить и прочесть ей. Через несколько дней Машенька прочла роль. После первого же монолога Медведева, взволнованная, со слезами на глазах, воскликнула:

- Вы будете играть Эмилию!...

Художественное чутье не обмануло большую актрису. День ее бенефиса был первым днем появления на сцене той, которая впоследствии долгие годы была светом, радостью и вдохновеньем Малого театра...

Юная Ермолова штурмом взяла Москву. Публика, предупрежденная афишами, что роль Эмилии исполнит балетная воспитанница, ждала обыкновенную инженю с хорошеньким личиком и щебечущим голоском. И вдруг, когда вбежала на сцену юная Ермолова и прозвучала ее первая фраза: «Слава богу, славу богу - я в безопасности!», сказанная изумительным по силе и глубине голосом, - весь зал вздрогнул от аплодисментов. Ермолова - Эмилия трогала, волновала, возбуждала благородное негодование - и все мнения свелись к одному: «Что - то небывалое по силе и таланту...» А в это время Машеньке не было 16 лет.

После спектакля ее увезли в старом рыдване в школу. Подруги не спали, они собрались у комода и долго расспрашивали, рассказывали, делились впечатлениям!... Ни пышных поздравлений, ни цветов - ничего этого не было. Но в этот вечер в дневнике Ермоловой появились такие слова: «День этот вписан в историю моей жизни такими же крупными буквами, как эти цифры, которые я сейчас вписала. Я счастлива... нет: я счастливейший человек в мире».

Мечта ее сбылась, страстное желание исполнилось: она стала актрисой. Так она думала в тот незабвенный для нее вечер. Через два года, в мае 1871 года, Машенька окончила школу и была принята в труппу Малого театра. Несколько раз сыграла, еще будучи ученицей, Эмилию Галотти. Но больше крупных ролей ей не давали.

Настало самое трудное время. Театральное начальство точно испугалось той силы, которую так неожиданно увидало перед собой в лице этой гениальной девушки. Перед ней, юной, неопытной, вдруг потускнели все остальные актрисы. Так или иначе, но ее стали занимать в незначительных, второстепенных ролях. Она страдала невыносимо. Она начала терять веру в себя.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.