Вот что пишет 18 - летняя Ермолова в дневнике, несколько листков которого было случайно найдено лишь в прошлом году среди писем, фотографий и всяких документов, хранившихся в семейном архиве Ермоловых:

«Ах, как мне хочется играть... как мне хочется жить... Сейчас я прочла у себя слова Вильде: «Ей нужно на волю, ей нужен воздух, свобода...» Да, я верно тогда предчувствовала, что мне не будет никакой свободы. О, я гораздо связанней чем в школе: здесь (т. е. в театре. - Т. Щ.) я нахожусь под тяжелым гнетом, а избавиться от него нет сил».

«Нынешний год точно какой сильный ветер сбил меня с ног: я только и играю маленькие роли. Кажется, исполняется желание наших артистов - я совсем отодвигаюсь на задний план. Но Над. Мих. говорит: «Терпите и ни на что не обращайте внимания». Я так и делаю. Просить и вымаливать себе роли я никогда не позволю...»

«... Сейчас проходила роль из «Ошибки молодости»... О, как мне хочется это играть. Эта роль просто воскресила бы меня..... Мне уже восемнадцать лет... года уходят, а я все еще ничего не делаю...»

Не только роль в «Ошибках молодости», которую так и не удалось сыграть Марии Николаевне, но и многие другие роли, без всякой надежды их играть, она изучала ревностно - и одна и с помощью Медведевой, - накопляя драгоценный запас образов и характеров.

«... Нужно дать себе слово каждый вечер непременно прочитывать по одной роли. Непременно нужно...»

«... У Н. М. было по обыкновению весело, только я у нее не высыпалась, п. ч. ложились каждый день в два часа. Был Гирчич, читал нам Берне разбор «Гамлета», толковал, объяснял почти каждое слово, я все с ним спорила, заступалась за Гамлета, п. ч. Берне страшно на него нападает.

Н. М. просила завтра придти к ней, прочитать «Свадьбу Фигаро».

Вот то веселье, которое было всего дороже 18 - летней артистке: серьезный разбор «Гамлета», чтение «Свадьбы Фигаро»... Дом Медведевой был почти единственным местом, куда строгий отец отпускал Машеньку без протеста. Она глубоко чтила и любила Надежду Михайловну и иногда спрашивала себя:

«... Как еще Надежда Михайловна до сих пор возится со мной?..»

Ей казалось, что она не стоит этого. Ермолова вообще всегда, и в дальнейшей жизни, когда была признана величайшей из русских трагических актрис, была к себе беспощадно строга и взыскательна. Она бранила себя в своем дневнике:

«... Что за проклятый характер!... Сижу, да думаю, должно быть: не придет ли кто да не скажет: не угодно ли вам сыграть «Ошибки молодости» или что - нибудь подобное».

Но просить за себя было ей не свойственно. Она не умела быть бойцом за свои интересы. Вырастала она во весь рост и не знала обычной робости и смущения только тогда, когда надо было заступиться за товарища или поправить какую - нибудь несправедливость.

«... Сыграла я «Сверчка» и... ничего. Я недовольна собой. Успех мой немного было вскружил мне голову, но, пришедши в себя, я вижу, что это не годится. А я - то мечтала быть великой актрисой... Впрочем, кто из нас не желал бы быть чем - нибудь особенным в то время, когда мы еще очень молоды. Но во всяком случае, это не разочарование: нет, буду работать...»

«... Недавно меня Г. опрашивал, почему я люблю драматическое искусство. Сознаю ли, что приношу пользу, или меня к этому побуждает тщеславие, аплодисменты... Ему я ничего не могла ответить, п. ч. серьезно никогда об этом не думала, а попробую ответить себе. Я бы желала, чтобы бедный человек уходил из театра с мыслью, что есть другая, хорошая жизнь, сочувствуя страданиям актрисы, он бы забывал свои страдания и свое горе, я бы желала, чтобы он смеялся от души и забывал, что он в театре. Вот почему я люблю театр. Желаю от всей души приносить пользу, но приношу ли... не знаю. Но и мне совсем не неизвестно тщеславие. Я люблю, когда аплодируют мне, если только эти аплодисменты вызваны искренним сочувствием мне. Аплодисменты выражают сочувствие, а я хочу, чтобы мне сочувствовали. Прежде я не думала и не понимала хорошенько, что мне нравится, но Г. заставил меня подумать. Но ко всему этому присоединяется чувство удовольствия, когда я на сцене. Незаметным образом я иногда переживаю чужую жизнь».

На этом обрываются эти полудетские записки.

Так шли трудные годы после изумительного дебюта. Так проходили ее дни и ночи. В тоске билась она крыльями о решетку, и целых пять лет длился этот искус. Жизнь продолжала идти как - то в полусне. Но богатая натура молодой девушки заставила ее и в это время пойти верным путем. Она стала учиться, совершенствовать свое скудное образование. Инстинктивно выбирала людей, от которых могла что - то получить. Тут были и некоторые московские профессора, признавшие ее талант и интересовавшиеся ее дальнейшим развитием, был и ее будущий муж, в то время студент, человек передовых взглядов. Из писем к нему видно, чему училась эта девушка, что ее волновало:

«С 11 до часу ночи все толковали с Варей о жизни, о наших отношениях, о том, как необходимо развиваться».

«... Целый день сегодня читала «Историю» Костомарова и положительно прихожу в восторг, такого чудного изложения по - моему нет у Иловайского: тот слишком сух... Биография Мстислава Удалого до слез меня довела, так мне стало жалко его, когда он принужден был бежать от татар. Я уж; не говорю о Богдане Хмельницком: тут за весь народ рвалась моя душа».

«... Нынче опять беседовали с Варей, на этот раз об общественных нуждах, о нищете и бедности русского народа».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.