Я – спартаковец

Если бы речь шла не о хоккее, а о каком-нибудь другом деле, можно было бы подвести черту всем моим рассуждениям давно известной, не нами придуманной формулой: мы сами – творцы своего счастья. По отношению к хоккею она тоже верна, но только отчасти.

На площадке никто из нас никогда не зависит лишь сам от себя, никто и никогда не бывает предоставлен сам себе. На льду против тебя – команда, два десятка спортсменов. И будь ты хоть семи пядей во лбу, в одиночку ничего не достигнешь. Твоя сила в сотрудничестве. Не только с теми, кто выходит на площадку вместе с тобой, в одном звене, но и со всеми остальными людьми, одетыми в форму твоего клуба.

На эту тему написано и сказано так много, что вроде и добавить больше нечего. Повторять других – занятие унылое и неблагодарное. Да и надо ли? Думаю, что надо. И вот почему. «Спортивная дружба», «хоккейное братство», «единомышленники» – громкие, звучные, кочующие из статьи в статью слова о преуспевающих командах не раскрывают характера наших взаимоотношений, больше того, затемняют их суть. Человеку стороннему сразу рисуется некая идиллия, что-то вроде пионерского отряда, где все пай-мальчики, делящие общие радости и беды, проводящие вместе досуг, совершающие коллективные походы в театр и на выставки.

Все это имеет мало общего с нашими подлинными взаимоотношениями. В команде собраны разные люди. И по возрасту и по интересам. У каждого вне хоккея собственный круг друзей, свои любимые развлечения, свои привычки. Ну, скажем, какая может быть дружба, в привычном понимании этого слова, между тридцатипятилетним отцом семейства Виктором Зингером и Володей Кучеренко, которому едва перевалило за двадцать?

В друзьях, с которыми я связан вне хоккея, для меня важно многое. Так ли они смотрят на жизнь, как я, или нет? Отзывчивы они или равнодушны? Умны или не очень? Узок или широк круг их интересов?

К своим товарищам по хоккею я подхожу с иными мерками. Все их житейские качества тоже, понятно, играют некоторую роль: всегда приятнее общаться с человеком, который тебе симпатичен. Но роль эта второстепенная. А главный и единственно важный критерий – это мастерство, отношение к игре, к команде, к общему делу.

Есть у нас в хоккее пример дружбы, который стал уже классическим, хрестоматийным. Дружбы между Борисом Майоровым и Вячеславом Старшиновым. А ведь в жизни они друзьями не были. Во всяком случае, в зрелые годы. Люди-то они совсем разные: Майоров – вспыльчивый, готовый взорваться по любому пустяку, легко переходящий от одного настроения к другому, Старшинов – молчаливый, весь в себе, ворчливый, вечно что-то бурчащий под нос. И к успехам друг друга они относились с ревностью. А главное – оба из тех, кто может и должен быть в команде лидером. Но команда-то одна, а их двое. Бывало, они и ссорились не на шутку и подолгу не разговаривали друг с другом. Так что меня нисколько не удивило, когда они, закончив играть, и видеться перестали.

И все равно иначе, чем дружескими, их отношения на площадке не назовешь. Они выходили на поле и казались связанными невидимой нитью. Один другого чувствовал каждым нервом. Неравнодушные к славе, аплодисментам, рвущиеся во всем быть первыми, они охотно предоставляли друг другу право решающего броска по воротам, если это хоть на сотую долю процента увеличивало вероятность успеха команды. Настороженные в отношениях вне хоккея, Майоров и Старшинов безгранично доверяли друг другу на площадке. Потому что здесь все житейское оказывалось для них незначительным и второстепенным. Все заслоняла собой преданность делу, хоккею, «Спартаку». И в этом, единственном, они были полными единомышленниками.

Меня иногда спрашивают: на кого из спортсменов я хотел бы походить? Такого идеала у меня нет. Не думаю, что человек должен кому-то подражать, лучше всегда и везде оставаться самим собой. Но в одном я завидую Старшинову и Майорову – их умению зажечь партнеров своей неистовостью. Уж очень нужны такие люди команде.

Но о зависти – это так, отступление. Я же веду речь о том, что такое дружба в нашем, хоккейном смысле этого слова. И о том, что она значит для личного успеха и для успеха всей команды. Думаю, и здесь мне выпал удачный жребий: я спартаковец.

Нашему клубу – будь то хоккей или футбол – обычно не хватает игроков первоклассных. Но от нас всегда ждут выдающихся достижений, и наши победы нал сильнейшими противниками никогда и никого не удивляют. Считается: «Спартак» должен делать невозможное. Спросите у болельщика, почему он в этом так твердо уверен. Он ответит: потому что есть такие понятия, как спартаковский дух, спартаковский характер, которые восполняют и пробелы в технике и нехватку сил з минуты усталости.

А вы знаете, ведь он и в самом деле существует, этот спартаковский характер! У нас самые яркие «звезды» – обязательно и самые неутомимые, прямо-таки двужильные «чернорабочие». Так повелось еще с майоровско-старшиновских времен. И не приходит «звездам» в голову упрекнуть партнеров: мы, мол, делаем больше вашего, больше забиваем, больше трудимся в защите. Потому что всем известно: в команде каждый, независимо от возраста, положения, известности, делает максимум того, на что способен. Мне кажется, что дух команды сегодня наиболее полно олицетворяет наш вратарь Виктор Зингер. Сколько травм выпало на его долю – не счесть. И каких! Зингер ведь расставался уже с хоккеем – и здоровье и возраст требовали. И возвращался опять. Не потому, что поиграть хотелось. Ему говорили: плохо с вратарями, надо выручить. И он без лишних слов, не дожидаясь уговоров, снова занимает свое место в воротах. Человек, в жизни тихий и скромный, превращается на поле в беззаветного храбреца, презирающего опасность, боль, травмы.

На Зингера я могу положиться, как на самого себя. Так же, как на Володю Шадрина, и на Геннадия Крылова, и на Юрия Ляпкина, и на Валю Гуреева, и еще на многих. Так же, как полагались мы на Вячеслава Старшинова, который, если надо было команде, без тренировок, оставив дела, приезжал на матч и выходил на лед. Кажется, откуда силы у него брались играть от звонка до звонка? Думаю: от спартаковского характера.

В этом сезоне «Спартак» играет лучше, чем в иные годы. И отношение к тренировкам и подбор игроков сказываются. Но, полагаю, есть еще обстоятельство, создающее у команды душевный подъем. Я имею в виду взаимоотношения спортсменов и тренеров. «Спартаку» нужен тренер, в котором тоже жил бы этот спартаковский дух, только преломленный специфически, так сказать, в тренерской интерпретации.

Опять-таки воспользуюсь «историческим» примером. «Спартак» в первый раз стал чемпионом в 1961 году. Руководил им Александр Никифорович Новокрещенов. Я-то знаю его как тренера больше по рассказам ветеранов. Был он, говорят, не самым эрудированным в вопросах методики и прочих специальных вещах. Но болел за дело и за каждого игрока страшно, счастье или несчастье команды были его счастьем или несчастьем. И шли он и команда всегда в ногу, понимали друг друга без слов.

Полной аналогии между ним и нашим теперешним тренером Николаем Ивановичем Карповым, понятно, нет. У Карпова и собственный опыт известного мастера, и высшее образование, и практика работы за рубежом. Но он напоминает мне его давнего предшественника своим отношением к делу, своей беззаветностью, своей преданностью команде и тем взаимопониманием с игроками, которым обладал Новокрещенов. Вот умеет он сделать так, что играть нам всегда хочется. Возможно, мы в этом году вновь станем чемпионами страны. Пишу так осторожно потому, что до окончания первенства осталось несколько туров и всякое может случиться, но независимо от конечного результата и команда и тренер могут быть довольны друг другом.

Команда – это два с половиной десятка хоккеистов, людей, как я уже говорил, во всем разных, начиная от возраста и кончая кругом интересов. Но перед хоккеем все мы равны. И, значит, дисциплина для всех обязательна. Сколько помню себя в хоккее, почти все тренеры – и в сборной и в «Спартаке» – в любой мелочи не делали между нами различия...

Нынешний наш тренер, кажется мне, сумел отыскать ту очень тонкую и трудноразличимую грань, которая отделяет мелочи от главного. Финиш прошлого сезона, когда для «Спартака» решалось многое, совпал у Вячеслава Старшинова с последними днями подготовки к защите диссертации. И вот мы приезжали на тренировки с нашей базы, из Серебряного бора, а он – из дому, от своего рабочего стола. И на игры тоже. По обычным нашим спортивным меркам случай из ряда вон выходящий. В другой команде сказали бы: «Нельзя, пусть это и Старшинов: дурной пример заразителен». А у нас можно. И не потому, что Старшинов – имя, а потому, что всей жизнью своей в хоккее доказал, что на него можно положиться во всем и что общие интересы для него важнее всего.

И Виктор Зингер у нас имеет право, если считает нужным, пропустить тренировку или поработать на занятии меньше других. И Володе Шадрину, студенту Института нефтехимической и газовой промышленности, всегда пойдут навстречу, когда он скажет, что надо подогнать «хвосты». Это не выделение любимчиков. Каждый у нас знает: доверие надо заслужить, просто так, как аванс на будущее, оно не дается.

Труд, преданность делу, единство и взаимовыручка – вот слагаемые, из которых складывается «хоккейное счастье» игрока. Вероятно, они общие для всех. У меня же есть еще одно, личное. Оно, это слагаемое, – сильный противник. Только в таких играх ко мне приходит то самое озарение, о котором я рассказывал и которое наполняет мою жизнь в хоккее постоянным ожиданием счастья. У меня поднимается настроение, и я чувствую прилив сил, когда вижу, как на той стороне поля место занимает Валерий Васильев или Владимир Лутченко. Я готов сделать больше, чем могу, если надо, разорвать оборону ЦСКА и «выстрелить» по воротам, в которых стоит Владислав Третьяк. Я сознаю, что меня здесь ждет куда больше неудачных попыток, чем удачных. Но чего они стоят, все неудачи, рядом с одной-единственной удачей!