– Понял, – радостно отозвался Дронов. Он посмотрел вверх, над ним кружил (если это выражение употребительно по отношению к реактивным самолетам) истребитель Кузнецова. Его ни на минуту не оставляют одного! Эта мысль захлестнула сознание радостной волной.
Он повернул машину чуть влево, там станица вскоре обрывалась перепаханным полем. Дронов не думал в те мгновения, сколько у него шансов на благополучный исход. Да и кто мог бы более или менее точно сосчитать их, эти шансы. Но он знал: для приземления ему Необходимы как минимум два условия – ровная площадка и сохранение самолетом способности подчиняться его воле. И то и другое в принципе возможно. Но... Этих «но» больше чем достаточно. Окажись в момент посадки под самолетом камень, или рытвина, или бугор – и все усилия летчика спасти машину будут напрасны. Это – первое. Далее, в решающий момент могут выйти из строя рули. Тогда машина просто повалится на землю – неизвестно, под каким углом и как. С шасси садиться нельзя: любое отклонение по углу снижения в момент касания с землей вызовет катастрофу.
Шульга опять напомнил насчет баков.
– Сейчас, – ответил Дронов.
Он умышленно тянул время, держа пальцы на тумблере сброса. Потому что под ним в пыльной завесе по полю ползла вереница тракторов, а точно рассчитать траекторию полета баков возможности не было. Объяснять это руководителю полетов он не стал, времени и так оставалось в обрез.
Когда трактора остались позади, он нажал на тумблер. Самолет слегка подбросило вверх. Вернее, это показалось Дронову, облегченная машина просто приподняла нос и чуть выровняла угол планирования. Он подумал, что могут представить себе люди, видевшие, как от самолета отрываются и падают вниз топливные баки, так напоминающие внешне авиабомбы. Это наверняка на какое-то время прервет их работу, может быть, даже испугает. Но это простится ему. Дронову, если он в конечном итоге победит.
Впереди была дорога, над ней высоковольтная линия электропередачи. За дорогой поле – желтое, скошенное, еще не тронутое плугом. Это поле – единственная пригодная площадка для Дронова. Его единственный шанс. Но надо еще перетянуть через дорогу и, главное, через провода.
По дороге медленно плыл бензовоз. Дронов, рискуя сорвать рули, резко и сильно потянул ручку на себя. Самолет качнул носом вверх и преодолел высоковольтку, промелькнув над бензовозом. Шофер его интуитивно втянул голову в плечи, посмотрел вслед бесшумно летящему самолету, остановил машину.
Внезапно прямо перед Дроновым выступило из-за кустов белое низкое здание полевого стана. Возле него были люди. Курс, который он рассчитал, выбирая площадку, теперь не годился, надо было садиться ближе. А времени оставалось секунды.
Последним усилием он наклонил самолет к земле, срезая пространство, столь необходимое ему для посадки. И сразу же выровнял нос. Это было, когда до земли оставались десятки сантиметров. И тут он почувствовал вдруг необъяснимое спокойствие, которое наступает после всякой тяжелой, изматывающей работы. Если эта работа доведена до конца. Теперь им было сделано действительно все, что вообще было в силах летчика и человека.
Он слышал, как зашелестела стерня под брюхом самолета. Удар был легче, чем он предполагал. Машина продолжала скользить по плотному покрывалу пшеничных стеблей еще метров сто пятьдесят. Потом самолет наклонился, уперся крылом в землю и развернулся. Все. Земля приняла его ласково, с почти материнской нежностью.
Ему хотелось уронить голову, закрыть глаза и забыться. Хотя бы на мгновение. Даже не сознавая этого, он отдал этим нескольким минутам своей жизни едва ли не все силы, накопленные им за предыдущие двадцать лет. И только сознание незавершенности чего-то продолжало руководить его мыслями. Чего? Да, конечно, ведь его товарищи не знают, что с ним.
– Я – 058-й, – произнес он тихо. – Посадку выполнил. Самочувствие нормальное. – Потом ему показалось, что его голос могут не услышать, и повторил уже громче:
– Я – 058-й...
– Слышу тебя, 058-й. – Это был Кузнецов. – Понял. Докладываю, что у тебя все в порядке. Молодец... А теперь отходи от самолета. Быстро.
Дронов отстегнул ремни, открыл фонарь и вылез из кабины. В лицо ударило теплым ветром и запахом скошенного поля. Он отошел от самолета и, соблюдая требования безопасности, лег в неглубокую выбоину. Лег прямо на стерню, покалывающую спину острыми иглами, продолжая жадно вдыхать теплый ветер, запах земли и жизни.
Потом к нему подбежали люди, которых он видел возле полевого стана. Подъехал бензовоз, и шофер, улыбаясь, подсунул ему под голову ватник. Потом прилетел вертолет, и из него высыпали свои, летчики, а с ними Шульга. Он подошел к Дронову и долго его ощупывал и говорил:
– Ну что, натерпелся, парень, только честно? Бывает. На то мы и летчики, чтобы летать, даже когда летать нельзя. Я знал, что ты сядешь. Верил...
Потом он учился дальше и осваивал новые, более современные машины. Был избран делегатом XIX съезда ВЛКСМ, за проявленное мужество награжден орденом Красной Звезды. Стал коммунистом. Он многое успел за время своей учебы не только в профессиональном смысле, но и в общечеловеческом. Я это понял, наблюдая за ним во время занятий, полетов, общения с товарищами. Он еще учится. И как военный летчик будет продолжать совершенствовать свое мастерство. Но главное он уже умеет – идти до конца. Он доказал это.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Или как и почему исчезают на Западе произведения искусства