Дома я застал только бабушку. «Сережа к жене переехал, далеко это, не найдете, я провожу». Дорога неблизкая, о многом поговорить успели.

О том, что, с детства оставшись без родителей, воспитывался Сережа у нее, Елены Игнатьевны. А бабушкино воспитание известно – чего не сделаешь для любимого внука! Баловала, да. Но разве плохого парня вырастила? Не пьет, не курит, ни в чем плохом никогда замешан не был. Человек честный и принципиальный, только горяч не в меру. В жизни никак не определится. Поступал на географический – получил на первом экзамене тройку и не стал дальше сдавать. Поступил в военное училище (вот ведь как бросает человека из стороны в сторону!) – через полгода ушел. Пришел после армии на завод – и тут неладное вышло.

Нет, ничего «ненормального» я в нем не нашел, кроме, пожалуй, излишней ожесточенности. Аж передергивает всего, стоит назвать имена бывших наставников, мастера. «У них одно на уме – как бы заработать побольше. Для того и вечерами остаются, по субботам приходят. А работу похуже – молодым».

– Погоди, Сергей, о других. Брак-то был?

– Случалось.

– Уходил в рабочее время?

Помялся немного. Потом будто прорвало:

– Да иногда от всего этого такое настроение найдет – не могу работать, хоть убей!

И так во многих его поступках – шаткость собственной жизненной позиции, нехватка гражданской зрелости. Пытался он «опередить время», получить от жизни больше, чем пока дал ей сам. Но, не вложив в дело достаточно труда, терпения, выдержки, несправедливо требовать что-то для себя. Может, вначале следует потребовать от себя? Ведь нет ничего проще, чем свалить на других вину за собственные неудачи и встать в позу обличителя чужих фехов, забывая о собственных. Говорил, что не может видеть несправедливость, но видел несправедливость и там, где ее нет (премии-то снижали правильно – за самовольные отлучки, за брак). Вот и истоки настроения.

Где-то в самом начале не сложились отношения с наставником, не пошла сразу работа, не удались, судя по результату, педагогические беседы с новичком – и утвердилось мнение о Кондикове как о человеке совсем безнадежном. С таким мнением любому трудно смириться. Но доказывать обратное можно по-разному. Один зубы стиснет, волю сожмет в кулак – докажет делом. Другой озлобится: «Все вы считаете меня ни на что не годным – так я назло вам еще хуже буду!» А получается – назло самому себе. Вот эту главную беду Кондикова на заводе, к сожалению, не заметили, посчитав все его промахи и грехи идущими только от лености и халатности.

В вину ему ставится также отказ ехать осенью в подшефный колхоз и демонстративное увольнение. Было такое. И отказ и увольнение. Правда, есть один нюанс, и о нем на заводе знают: в том сентябре Сергей начал заниматься на вечернем отделении политехнического института, и отрыв от учебы был бы очень некстати. Кондиков сразу оказался бы в неравном положении с однокурсниками: догонять в одиночку всегда труднее. А у него в жизни уже достаточно неудач было, чтобы ставить на карту еще и учебу в институте. На заводе больше тысячи комсомольцев. Не поверю, что не могли найти замены. Не искали.

Уходя с завода, Сергей не придумал ничего лучшего, как подделать подпись секретаря в обходном листе, чтобы не схлопотать выговор за неуплаченные взносы...

А ведь он все время сам себя наказывает, этот Кондиков! Не сумел доказать свою правоту, бросил работу, наделал глупостей. Не ушел открыто, улизнул тайком с завода.

Говорили мы с ним о том, что критикующий должен чувствовать себя неуязвимым со всех точек зрения. Ибо, к сожалению, бывает и так, что реакция на критику сводится к поискам прегрешений самого изобличителя: нечего жаловаться, если рыльце в пушку. Прием, конечно, сомнительный, но лучше не давать повода применить его. К тому же критиковать надо уметь. Нельзя мешать деловую основу разговора с ожесточенностью, охаиванием всего и вся. Но, с другой стороны, только ли в характере Кондикова заложены причины случившегося?

По-видимому, при разборе письма немалую роль сыграла обида, вызванная его резким тоном, и проверка больше затронула поведение самого автора, чем производственные и комсомольские проблемы. Уволился парень – все вздохнули свободней. Хлопот меньше. Вон на, его месте новый ученик сидит, сверлит себе детали потихоньку, писем в журналы не пишет. И снова на участке, в цехе все в порядке.

Верно, история с Кондиковым исключительна, но ведь за год с небольшим, что он проработал здесь, с участка, насчитывающего 22 человека, тихо, без скандалов ушло еще 13 человек – двое теперь на других участках, одиннадцать уволились вообще. В этом Кондиков был точен (он даже фамилии в письме приводил), и почему при первой проверке «факты не подтвердились», непонятно.

В Житомире за последние годы построено несколько крупных предприятий; многих соблазняют или более высокие заработки, или лучшие бытовые, жилищные условия – вот и уходят, как объяснял помощник директора по кадрам. Не хватает рабочих, поэтому даже Кондикова отдел кадров отпустил только с третьего раза. Что же предпринимает завод в условиях обострившейся «конкуренции»?

Пожалуй, главная проблема новичка – проблема профессионального роста (собственно, о том и письмо Кондикова). Не зря на заводах стараются развивать наставничество, вкладывают силы и средства в подготовку новичков – все потом себя окупает. Ведь текучесть кадров начинается там, где люди перестают видеть перспективу, где нет твердой надежды на дальнейший рост. Можно выстроить прекрасный цех, наставить кондиционеров, завести оранжерею и живой уголок, создать хорошие бытовые условия, но главным «аргументом» в пользу завода всегда останется перспектива роста.

Авраам Николаевич Опанасюк, работник отдела кадров, выложил передо мной ворох бумаг: планы занятий с наставниками и учениками, журналы учета, расписание теоретических и практических уроков, рекомендации комитета комсомола и дирекции по работе с молодежью.

– У нас, – сказал Опанасюк, – ни один новый молодой человек не приступит к работе, пока не заключен его договор с наставником.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.