Выходной день Михаила Васильевича

Я Шведов| опубликовано в номере №162, август 1930
  • В закладки
  • Вставить в блог

В незапамятные времена здесь зарождались величавые русские былины. Над сине волной Окой белеются купола Карачаровской церкви. Если верить былинам, в этом селе сидел сиднем, до прихода странников, тридцать лет и три года русский богатырь Илья Муромец. В дальних, еще неопустошенных лесах, похожих на застывшую грозную силу девятого вала, на семи дубах гнездился Соловей - разбойник.

Каждую весну широко разливается Ока. Ее вода ведет свирепые наступления на дикий край - родину былин. В эту глушь, неподвластную еще человеку, пришли предприимчивые люди, присланные владельцем коломенских заводов. Люди осмотрели затон, соединяющийся через старое речное русло (старину) с Окой, измерили его глубину, собрали рабочих - сезонников и приступили к постройке судостроительного завода.

Сверловщик Михаил Лабков приехал сюда вместе с своей семьей. На его глазах погибали леса и строились поселки. Лес отошел в сторону от завода и только небольшая группа сосен была оставлена на дворе, как верная защита огромных цистерн.

Лес отступил. Поселок разрастался. Появился песок. Он засыпал окрестности и обнажал мертвые корни погибших сосен и дубов, уже бессильных удержать его.

Двадцать два года жизни Лабкова прожито вместе с заводом. За эту четверть века сыновья выросли и женились, дочери вышли замуж, обзавелись семьями и отошли от отца.

Двадцать два года проработал Михаил Васильевич на Мородовщенском судостроительном, ныне судомостовом. Он смело может называть себя потомственным старожилом завода.

Сегодня у Лабкова выходной. Скучно дома старику. Раньше отдыхали вместе, сразу вместе всем заводом. О приближающихся днях отдыха говорили, как о праздниках. Любители чинили бредни и вентили: готовились к ловле рыбы в озерах, заливаемых весной водой Оки. Другие еще с утра уходили в гости, пили чай и до одурения играли в карты по копейке, толкуя о прожитом.

Сегодня у Лабкова выходной. На заводе, как всегда, горячка трудовых будней. Стучат пневматические зубила. Старик вошел в двери проходной.

Прежде, когда день отдыха был один, когда отдыхали все сразу, спокойнее себя чувствовал Михаил Васильевич. Утром в понедельник придет в цех, осмотрит станок, протрет его, разложит в порядке сверла и ждет гудка. Гудок. Переведет ремень, и закрутилось сверло. В цеху - порядок. Как жили в то время остальные цеха завода, не знал Михаил Васильевич. Завод приучил его к дисциплине, подчинил его законам и уставам, а станок никуда не отпускал от себя, требуя самого внимательного отношения.

Теперь выходные дни у всех разные. Если у тебя сегодня гулевой, то нет тебе нигде пристанища. Если тебе хочется - броди по песчаным улицам поселка. Клуб днем всегда на замке. Рабочих на заводе около трех тысяч, а клуб (Лабков называл его клубишком) только на триста человек. У закрытой еще кассы - очередь: за билетами становятся чуть ли не с обеда. Некуда идти человеку в выходной день Одна дорога - на завод, в мастерские.

В прошлом году Михаил Васильевич ездил с экскурсией в Москву. Пришлось (это входило в план экскурсии) зайти на московские заводы.

Разве там рабочие так живут? Кажется старику, что у завода, на котором он проработал двадцать два года, нет будущего. Сомнения замучили его. Побывав на московских заводах, он твердо убедился, что его завод не имеет будущего.

«Как мы здесь живем?» - спросил он себя и вместо ответа подумал: «А хорошо было бы, если бы кто - нибудь написал про наш судомостовой книгу. Да такую, чтобы все стали ее читать, чтобы весь мир узнал о жизни забытого завода, затерявшегося около станции Навашино, Казанской дороги!»

«Лучшие работники бегут отсюда. На работу смотрят, как на каторжную. Техническая сила завода потихоньку пьянствует в своих квартирах или развратничает. И у завода нет будущего. Реконструкция проходит слабо. А кто поверит этому? Все думают, что если в городах бунтует жизнь, то она должна везде бунтоваться. Скажешь кому из приезжих о нашем заводе, слушают они тебя, а у самих недоверие. Кажется, вот - вот скажут: «Не бреши, старый черт». А чего врать? Правда - она всегда остается правдой».

Лабков вошел в цех. За тугими занавесями трещали сухие зарницы: там шла электросварка. Он поглядел за брезент занавески. Бледная молния, покоренная человеком, дрожала на сварном котле. Он поглядел на молнию. Острые радужные шарики поплыли перед глазами. Отвернулся в сторону и долго глядел в темный угол. Перед глазами все еще вертелись шарики. Искры от молнии долетали до угла, пугая темноту. Лабков исподлобья поглядел в сторону сварщика. Он был окружен искрами, как пчеловод пчелами. Искры взлетали высоко к балкам и, обессиленные, падали на бетонный пол. Снова всколыхнулись сомнения.

«Ну, как мы еще здесь работаем? Чуть если искрои заденет горючее - готово. Угольков от завода не соберешь. А если ветерок - сгорит даже поселок и пожарная команда вместе с каланчей. Вот меня зовут «хозяином» и даже посмеиваются надо мною. А почему? Я о заводе думаю, а они нет. Им легче со мной работать, чем мне с ними. Здесь всего коренного рабочего люда не больше пятисот. А остальные - одной ногой на заводе, а другой - в огороде.

Чуть у нас какие непорядки, и они скорей бегут в деревню, под теплый женин бочек».

Михаил Васильевич прошел к затону. На берегах закладывали новую баржу. Раньше завод исключительно работал над баржами, а теперь делает мосты и керосинные цистерны для полевых тракторных станций.

Лабков долго стоял у строящейся баржи. Чернорабочие подносили листовое железо. От листов на траву падали сотни одинаковых круглых пятен, заполненных солнцем. Сборщики принимали от рабочих листы, скрепляли их временно (до клепки) болтами.

Сотни людей различнейших профессий работали на баржах. Строят их от половодья до половодья. Весной, когда разгуляется Ока, зальет луга, вода затона ласково стукнет ладошкой волны о железные борта барж, пахнущие свежей краской. Волна осторожно снимает баржи с лесов, как мать спящего ребенка, не нарушая его детского сна. Баржи - гордость завода - всплывают на середину затона. Баржи вместимостью в двенадцать тысяч тонн (тип «Елизавета») и четырехтысячетонные (тип «Ярославна») поодиночке выводит буксир на речной весенний простор.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены