- И с тех пор ни разу не бывали?
- Бывать бывал, не часто, правда. А не живу уже семнадцать лет. Как окончил учиться в тридцать пятом году - я техникум кончал, строительный, - закатился на Дальний Восток, потом четыре года воевал, а после войны снова так и пошёл по стройкам блуждать. На Урале строил, в Монголии, на Кольском полуострове, на юге, в Николаеве - где только не пришлось! Вот так и блуждаю и, учтите, настолько привык к бродячей жизни, а главное, к самой строительной атмосфере, если можно так выразиться, что в другой какой-нибудь атмосфере просто-таки дышать не могу. Знаете, форменно болею: тоска это начинается, скука, аппетит теряю. Нервное это или что другое, не знаю... В сорок седьмом году два месяца у меня отпуск был за два года. Поехал я в Москву, к дочке, - так, поверите, второй месяц не высидел. Заболел. Укатил в Мончегорск, там тогда строил. У меня ведь работа специфическая - жильё строю. Самый дефицит во время большого строительства. Да и понятно, важнейший участок, одно слово - жилплощадь! Всегда это нас подгоняют, шпыняют, над душой висят: скорей, скорей! А у нас одно дело: построил дома, обеспечил рабочий класс метражом - и айда дальше по назначению. Какие квартиры, вспомнишь, отделывал! А сам вот, курьёзно, сколько уж лет в бараках. Что ж поделать, профессия такова... Пивка не хотите? Что-то парит ужасно, верно, ночью дождь будет.
Мы выпили у ларька по кружке тепловатого густого пива, закурили не спеша и пошли дальше, в гору. Шахов казался озабоченным, усталым, голос его звучал не так раскатисто и задорно, как на почте. Я чувствовал, что он всё время думает о предстоящем телефонном разговоре.
- Жизнь у меня, конечно, особая получилась, непохожая на другие. Не знаю, как кому, а мне интересно. И ни на какую иную вот это мотанье своё не променяю. А ведь седой стал... - Он снял картуз и медленно вытер платком коротко остриженную, серебристо блеснувшую под фонарём голову. Лицо его, опалённое солнцем, казалось при свете фонаря совсем тёмным. - Я здесь не так давно, месяцев семь. Стройка, конечно, - не в пример всем моим прежним - великая, иначе не скажешь. Знаете, задумаешься иногда: есть ли предел дерзновению человеческому? Вот строили когда-то Волхов - гордились, Днепрогэс уж какой махиной казался, помните? А теперь такие гиганты поднимаем - всё, думается, перед ними померкнет!... Нету предела. Жизнь у меня, безусловно, интересная - задумчиво и медленно повторил Шахов. - И другой я себе никак не желаю. Но есть, по правде сказать, один тяжёлый минус. Знаете что? Без семьи живу, вот что. Семья у меня, правда, небольшая - дочурка одна. Жена до войны умерла. Дочка у тётки живёт, в Москве, а я... а я всюду. Только не с нею. И десять лет уже так, с сорок первого... Тяжело? Вот то-то и есть... Дочка, понимаешь, без меня выросла, выучилась, барышней стала. В этом году институт кончает; верно, уж последний экзамен сдала. И всё это мимо меня прошло. Из писем узнаю, раз в год вижусь. Вы скажите, легко таким образом жить?
Я молча кивнул.
- Нелегко, товарищ, ох, нелегко... - продолжал он глухо. - Иной раз, признаться, такая грусть подойдёт... А ведь ничего иначе не сделаешь. С собой её таскать невозможно. Живу я, сами видите, кочевником, как придётся. А в Москве у тётки квартира, дочь в хорошей школе училась, потом в институт пошла - какой же резон срывать? Так вот и получается, нелепо как-то... Что это я с вами разоткровенничался? Верно, оттого, что вы тоже москвич. И молодой такой, терпеливый. Слушать умеете. И знаете что? - Он вдруг взял меня за руку и, остановив на середине безлюдной ночной улицы, заговорил полушёпотом: - Грусть, говорю, иногда подойдёт, и думаешь: а правильно ли ты жизнь прожил? Может, не нужна была вся эта суета, разлуки, тревоги? Тем более и года мои не малые, дело уж под гору пошло... Иной-то раз, я говорю, вот так задумаешься... А как вы считаете? Правильно я жизнь свою построил или же неправильно?
Я немного растерялся от этого прямого вопроса.
- Молчите? - усмехнулся Шахов. - Тогда я сам отвечу. Да, правильно построил! Правильно, чёрт возьми, и всё тут! Точка. А почему правильно?.. Этого сразу не объяснишь. Скажу только: я вот седой весь, а душа у меня молодая, и такое самочувствие, точно вся жизнь впереди, как у юноши. Вот и соображайте, что к чему... Ну что ж... - Он взглянул на часы. - О, пора нам обратно! Давайте-ка поспешим.
На почте, когда мы пришли, уже не было ни одного посетителя. За барьером сидела в одиночестве Валюша и при свете низенькой настольной лампы перебирала какие-то свои бумажки.
- Ещё раз привет, Валюта, доброй ночи! - прежним своим весёлым и раскатистым басом заговорил Шахов. - Как Москва?
- Где ж вы гуляли так долго? Уже дали нам один раз, сейчас ещё позвонят. Посидите.
- Сейчас позвонят? Вот спасибо, дочка! - обрадовался Шахов. - Значит, слово сдержала, проявила инициативу, молодец! Садись, москвич, посидим...
Мы сели на скамейку прямо под телефоном. Валюта сбегала на второй этаж и сообщила телефонистке, что абоненты пришли - если дадут Москву, чтобы сразу соединяла. Минут через десять телефон наш пронзительно зазвонил. Шахов вскочил на ноги, сорвал зачем-то фуражку с головы и снял трубку.
- Алло!» Да, да!... Москва?» - закричал он, дуя в трубку. - Алло, Москва?.. Да, я... Это я! Здравствуй, Машенька! - голос его вдруг ослаб, он поднял глаза к потолку и заулыбался. - Ну да, я! Прекрасно слышно! Тебе тоже?» Как твоё здоровье? Я тоже прекрасно - Да, да. Конечно, дочурка». Сдала на «отлично»? Поздравляю! Рад за тебя, дочурка, иного не ожидал!» Не ожидал, говорю!... Да нет, глупенькая, - иного не ожидал! Иного, понимаешь? А так-то ожидал, конечно». Да у нас всё благополучно».
Не желая смущать Шахова своим присутствием, я поднялся, чтобы выйти на двор. Но Шахов вдруг схватил меня за рукав и потянул обратно. Я сел. Он продолжал говорить, глядя на меня сияющими глазами и, конечно, меня не видя. Вдруг он взволнованно выпрямился, потом сел на скамью и снова вскочил.
- Что? Не понял!... Да... да... Не понял». Как?» Ага... Да что ты?! Правильно, дочка, это замечательно! Так скоро?» З-замечательно!... Уже кончаем, барышня, кончаем! Кончать велят, дочка... Ну... ну... Молодец! Хвалю!... Жду тебя! Обязательно! Целую!
Он бережно, двумя руками, повесил трубку, посмотрел на меня, потом на Валюшу каким-то странным, растерянным взглядом и проговорил тихо:
- Вот, дождался... Машенька ко мне приезжает, а? На работу. Сама вызвалась: на великую стройку, говорит». Инженер-энергетик... Дождался, а?
- Какой вы счастливый человек, товарищ Шахов! - сказала телеграфистка, склонив голову набок и улыбаясь нежно, как улыбаются детям.
- Счастливый?.. Да, Валюша, я счастливый. Я сейчас очень счастливый человек... Пойду сейчас... До свиданья! - он пожал руку Валюте, потом мне и вышел, всё ещё не надевая фуражки.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.