Всегда на страже

Торбунаков ткнул карандашом в угол карты, где лисьим хвостом изгибался южный берег острова.

– Думаю, они пойдут к острову с юга, с севера им невыгодно, там сейчас на море движение большое, зачем им лишний раз кому-то глаза мозолить.

Командир хмуро глядел на карту, молчал, щурил глаза, привыкая к темноте штурманского поста.

– Так что, товарищ командир, как вести прокладку?

Алексеенко перевел взгляд на Торбунакова, подумал, что дай бог каждому командиру иметь такого штурмана: парень с хваткой, знает дело, рассчитывает все по науке от «А» до «Я», и вроде бы все в его рассуждениях верно и логично. Но только с годами приходит к людям, охраняющим морскую границу, способность оказываться выше этой логики, противопоставляя ей интуицию, пограничный опыт. В территориальных водах своя логика, свои законы борьбы.

– Нет, штурман, мы будем обходить остров с севера. Там, где цели легче затеряться среди других судов, откуда ей удобнее от нас уходить, прячась за рыбацкими сейнерами.

Тугая высокая волна бьет в левый борт. Корабль раскачивается качелями. Здесь на ходовом мостике качка особенно сильная, колебания достигают нескольких метров; уже не до любования морем, устоять бы на ногах, сдержать подкатывающуюся снизу тошноту. В какой-то момент кажется, что корабль вот-вот ляжет на борт. Назаренко успокаивает: «У нас угол заката 80 градусов с лишним, перевернуться практически невозможно».

Мы идем, на ходу «переговариваясь» с попадающимися навстречу судами, на прожекторе работает старшина II статьи Михаил Сериков, командир отделения радиотелеграфистов. Несмотря на обжигающе холодный ветер, он работает без перчаток, говорит, что так быстрее ровно на 20 знаков. Сериков в своем деле виртуоз, когда он разговаривает по радиотелеграфу на скорости 110 знаков в минуту, то не всякий его коллега понимает Мишу с первого раза, и Серикову тогда приходится, как он выражается, «дозваниваться». На прожекторе, конечно, темпы не те, но на нем и работать труднее. Сериков скоро демобилизуется, но он уйдет с границы с чистой совестью – подготовил себе достойную замену. Сергей Шевцов работает уже по 1-му классу и передает и принимает, и Слава Ахаев от него ненамного отстал. Но сейчас на мостике все-таки он сам, Сериков, с побелевшим от ветра лицом, сведенными к переносице бровями, нетерпеливый, резкий.

Наконец, одно из судов ответило пограничникам, что вахта видела большой катер без опознавательных знаков, прошедший с левого борта от судна.

– Попроси уточнить курс и пеленг катера! – кричит Назаренко Серикову. Тот кивает головой и посылает сухогрузу серию белых вспышек. На сухогрузе с минуту молчат, понятно – надо спросить данные у штурмана и вахтенных матросов, потом Сериков, шевеля губами (привычка сигнальщиков), принимает ответ. Но раньше, чем мы ловим последнюю вспышку прожектора, Назаренко кивает Серикову: «понял сам» и, слетев по трапу с мостика в ходовую рубку, докладывает командиру, что катер идет к острову с севера.

Мы обнаружили его кабельтовых в тридцати от скалистой гряды, с которой начиналась северная оконечность острова. Белые надстройки на палубе катера делали его почти невидимым среди пенящихся до самого горизонта волн. На катере тоже заметили нас – он увеличил ход, стремясь войти в ворота одной из бухт, прежде чем мы отрежем его от острова. Теперь все решали скорость и маневр. Скорость была на нашей стороне, маневр – на стороне катера. Кроме того, наш корабль не мог идти к острову наперерез «цели», не обогнув прежде отмели. На этом мы теряли еще 10 – 15 минут.

– Боевая тревога! Личный состав по боевым постам... Корабль к задержанию... Первой осмотровой группе приготовиться к высадке. Форма одежды штормовая, спасательные жилеты. Катер приготовить к спуску...

Команды, следующие одна за другой почти без интервала, срывали людей с места, бросали по палубе с кормы на нос, в рубки и боевые посты и опять наверх, на палубу. И в этом стремительном, казалось, неуправляемом круговороте была своя четкая, до каждого движения и шага отшлифованная, несокрушимая система, в которой каждый делал только то, что от него требовали обстоятельства.

Я находился рядом с Алексеенко, когда вдруг за его спиной вырос штурман.

– Через отмель теоретически можно пройти, товарищ командир, там есть проход, только очень узкий, вот посмотрите. – Торбунаков держал в руках развернутую карту района.

– Где. давай. – Алексеенко. казалось, нестерпимо долго рассматривал синюю извилистую ленту, прорезавшую бело-голубое пятно отмели. А время не ждало. Наконец, он поднял голову: – Если не пройдем, штурман, нас потом сжуют вместе с кителями, а?.. А все-таки надо идти, риск, конечно, есть, но такое уж наше дело. – И рулевому: – Меняй курс... 180 на румбе!

– Есть!

Только потом, когда мне объяснили, что под днищем корабля в иных местах не оставалось и полутора метров воды до каменистого дна, я понял, насколько было сложно и опасно идти через отмель, какие высокие умение и осторожность требовались от тех, кто управлял ходом корабля.

Проверив оружие и получив приказ на высадку, члены осмотровой группы один за другим прыгают вниз, во встающий на дыбы катер. Их пятеро – Миша Сериков, Валерий Мельниченко, Алексей Ананьев, Саша Яременко и командир осмотровой группы старший лейтенант Николай Назаренко. Катер берет с места рывком, слетая с гребня волны вниз, как с трамплина.

Идем на «малом» вдоль самого берега, «цель» от нас кабельтовых в шести мористее. Теперь ей некуда деться, разве только уходить в открытое море, но там уже катер Назаренко, который вот-вот подойдет к судну вплотную. Алексеенко приказывает встать к «цели» правым бортом, и корабль, описывая крутую дугу, подходит к судну еще ближе. Теперь я даже без бинокля вижу встревоженное лицо капитана судна и двух-трех матросов, суетливо бегающих по палубе и что-то швыряющих в распахнутый люк трюма.