Всадники ниоткуда

- Не могу разобраться в ваших «знаю» и «не знаю». - Тон Зернова уже приобретал оттенки несвойственного ему раздражения. - Давайте без мистики.

- Какая же это мистика! - снисходительно усмехнулся «анти-я». - Знание - это качество и количество полученной и переработанной информации. Мое знание запрограммировано, вот и все. Я бы назвал его субзнанием.

- Может быть, подсознанием? - поправил Зернов. Но двойник отклонил поправку:

- Кто знает процессы, происходящие в подсознании? Никто. Мое знание неполно, потому что исключает источники, но это знание. Что такое субсветовая скорость? Почти световая. Так и мое субзнание - нечто противоположное суперпамяти.

- А что вы знаете кроме того, что вы модель? - вдруг спросила Ирина. Мне показалось, что я в зеркале улыбнулся с этакой пижонской развязностью. Но это был он, конечно. И ответил он в той же манере:

- Например, то, что я влюблен в вас не меньше Юры Анохина. Все засмеялись, кроме меня. Я покраснел. Почему-то я, а не Ирина. А она продолжала:

- Синтезированная любовь. Последовало молчание.

- Вы же пустышка! - не без жалости в голосе сказала Ирина. - Они дунут - и вас нет.

- Но я что-то предчувствую», что-то знаю совсем иное.

- О чем?

- О моей жизни за пределами психики Юры Анохина. - Мой двойник впервые мечтательно, может быть, грустно даже, о чем-то задумался. Иногда мне кажется, что она есть. Как многое из того, что запрограммировано. Например, уверенность в том, что самым близким к истине было выступление писателя-фантаста на Парижском конгрессе. Или, например, убежденность, что догадка Зернова о контактах верна. И еще ощущение, что нас все-таки не совсем понимают, - я говорю «нас», как человек, не сердитесь, я ведь не «розовое облако», - ощущение, что многое в нашей жизни и в нашей психике еще остается для них неясным, требует изучения, что изучение будет продолжаться. Не спрашивайте, где и как, - не знаю. Не спрашивайте, что делается под куполом, - не видел. Вернее, видел глазами Анохина. Я твердо знаю одно: как только выскажу все это вам, запрограммированные функции выключатся. Извините за терминологию: я не кибернетик. И тогда меня позовут. - Он улыбнулся. - Уже зовут. Прощайте.

- Я провожу тебя, - сказал я.

- И я, - присоединился Вано. - Хочется на «Харьковчанку» взглянуть.

- Ее уже нет. - Юрий Анохин-второй отворил дверь в тамбур. - Не провожайте. То, что со мной произойдет, вы знаете: Юра это уже заснял. - Он грустно улыбнулся. - Я пока еще человек, и мне, пожалуй, было бы неприятно такое любопытство. Он вышел и уже из-за двери помахал мне рукой.

- Не сердись, старин, за мистификацию. А разговор с тобой мы еще продолжим. Сколько успеем, - усмехнулся он и скрылся за дверью. На века! Никто не понял его последних слов и не решался заговорить после его ухода. Дыхание смерти, где-то поджидавшей на ледяной дороге, казалось, проникло и к нам. Что ни говори о моделировании и синтезации, а он все-таки был человеком!

- Жалко, - вздохнул наконец Толька, - наверно, они уже летят...

- Брось, - остановила его Ирина, - не надо. Но молчать уже не хотелось.

- А я тебя поначалу и не узнал, Юрка, - смущенно признался Вано. - Мне тот посмышленее показался.

- Всем показался, - ввернул Дьячук не то иронически, не то восхищенно. - Память, как у библиотеки. С такой памятью жить да жить! «А ему, наверно, очень хотелось жить». Я подумал, он ответил:

- А я полено, по-твоему? Мне и сейчас очень хочется жить. Все прозвучало у меня где-то в сознании. Я не сочинял, не придумывал, не воображал. Я слушал.