Впереди фронта

* Где мой отец? (Нем.)

** О боже!

Появился Гнатовский, он дольше других преследовал выкрашенный под снег белый «оппель». От коня валил пар, он грыз удила и метал злобные искры на мальчика, словно тот был в чем-то виноват перед ним.

– Это чей же такой?

– Наш теперь. А то чей же? Папаша драпанул...

– Офицер? – продолжал спрашивать Гнатовский.

– Я, я, я! Официр! – обрадовался пленник, услышав знакомое слово. Уточнил, что не он офицер, а папа, пала. А он рядовой солдат. И показал на убитого Заукеля – мол, такой же, как и он. Старик родом из Фельдбадена, городка пивоваров, до войны варил пиво. И сам он тоже из Фельдбадена, из рода Тильпов. Пленник скороговоркой закончил свой рассказ.

Гнатовский снял с плеча карабин, кивнул мальчику, как это делают бывалые солдаты. Тот понял знак, стал судорожно искать глазами Палазю, остановил на ней молящий взгляд, но не нашел там ожидаемого сочувствия и оказался один на один с Гнатовский...

У Гнатовского с немцами серьезные счеты.

Как наяву вижу село Мошанское, беленькую хатку с двумя светлыми окошечками; вела к ней извилистая тропинка, по обе стороны обсаженная кустарником и хмелем. (Что-то загадочно-победоносное было в этой хате.) Два мальчика, похожие на Ивана, длиннолицые, чернявые, с крутыми лбами, оба они родились в Мошан-ском в то время, когда Гнатовский был уже кадровым офицером, лейтенантом и наведывался в Мошанское только в отпуск. Степанида, жена Гнатовского, была звеньевой в колхозе, ничего не требовала от лейтенанта, кроне разве что внимания к ребятам. Лейтенант редко напоминал о себе, письмами не баловал, но деньги высылал каждый месяц. В тот раз, когда мы остановились у Степаниды, мальчики льнули к отцу, хотя их чисто мальчишеский интерес к нему заметно уменьшился: теперь отец был похож на всех мошанских мужиков, на тех рядовых, которые нынче партизанили, и мальчики, особенно старший, явно переживали из-за этого. Было то осенью, потом целую зиму гестаповцы охотились за Гнатовский, красным лейтенантом, а весной за лейтенанта, которого заполучить так и не удалось, сожгли Степаниду. Погибли и оба мальчика. Это случилось в сорок втором. С тех пор прошло почти два года. А рана все кровоточит...

Судьба пленника была бы решена, если бы Савватей не позвал Йозефа Йонеша поговорить с немцем. Йонеш недавно перешел к нам, он судетский чех, в свое время выдал себя за немца, был мобилизован и даже стал офицером. Лошадка под ним коротконогая, замызганная, седло спортивное, из крепкой, хорошей кожи, скрипит при малейшем движении всадника. Сам Йонеш в немецкой форме, нос у него орлиный, глазки маленькие, жестокие, издали он напоминает средневекового рыцаря в кольчуге, хотя, разумеется, никакой кольчуги на нем нет. Пленник смотрел на него с удивлением, смешанным с восторгом, и только одного не мог понять: почему этот воин не лежит на снегу, почему он не у нас, а с нами да еще и против своих? Йонеш спросил мальчика, кто они, из какой части, где фронт. Его также удивляло, что отец пленника удрал в «оппеле».

Мальчик стоял, все еще завороженный то ли всадником, то ли его коней, смотревшим на немчонка совсем беззлобно и даже как бы с сочувствием. Йонеш спешился, разговор был недолгий, всего несколько минут, и мы удивлялись языку, с помощью которого так быстро удалось выяснить почти все, что нас интересовало.

Фронт недалеко – это мы знали м без него. Они из танковой бригады полковника Прайса. Технари. Зовут его Франц. Ему четырнадцать, пошел пятнадцатый. Родился в Фельдбадене, маленьком городке пивоваров Тильпов. Тильпы варят необыкновенное пиво, и его отец тоже был пивоваром. Потом отец дослужился до капитана, приехал в отпуск этим летом и взял его с собой на Восточный фронт. Теперь вот покинул его, а дядя Фердинанд, в машине которого он ехал, лежит убитый. Вот он, около старого Заукеля. Когда начался бой, мальчик проснулся, но Заукель велел ему оставаться под одеялами, видно, боялся за него. Хотели уже заночевать в этом селе. Мальчик запомнил его название на карте: Borchtschagowka.

Закончив свой короткий допрос, Йонеш взял пленника за подбородок, заглянул ему в глаза. Франц улыбнулся: наверно, так брал его за подбородок отец, а может, дед. Трудно сказать, что увидел Йонеш в его глазах, он резко повернулся к нам и развел руками.

– Он не стрелял?

– Нет, – сказана Па лазя. – Спал в одеялах. Я искала лопату, наступила на него... – и засмеялась. Этот смех обескуражил Франца, он пристально посмотрел на Палазю. Никак не верилось, что перед ним девушка и что это лицо совсем недавно было таким непроницаемо суровым.

В Фельдбадене тепло и тихо, по вечерам уютно дымят трубы, старые Тильпы в кабачках поливают пиво, а Мошанское заметено снегом, закоченели трубы на его крышах, и осторожно, поминутно озираясь, потайными тропами крадется в землянки жизнь. Молодой Тильл стоит в сумерках, дует в ладони, и грозный Гнатовский развернул своего коня и молча потрусил к броду. Савватей указал пленнику на Тюльпановы сани, Франц понял этот жест, рысью побежал к саням и остановился в нерешительности. Савватей знаками дал понять, что мальчик может сесть. Вот туда, рядом с Палазей.

– А ты, Палазя, приглядывай за ним, чтоб не драпанул. – Савватей улыбнулся. – Может, еще сгодится нам. Правильно я говорю, политрук?

К Савватею подъехал Йонеш, они долго о чем-то говорили, в то время как остальные собирали оружие и сносили его на сани.

Савватей набил трубочку, щелкнул зажигалкой и прищурил глаза – это мог быть какой-нибудь хитрый знак, касавшийся пленного на санях, – и помчался к броду через Рось. Отряд двинулся за Савватеем.