– Она никогда не думала о себе. Когда налетели «юнкерсы», она оперировала сердце. Покинуть раненого на столе значило убить его. И она осталась... Такой была она...

Отец провожал Веронику до поезда. Они приехали рано. Посадка еще не была объявлена, и в здании вокзала стоял смутный гул, как в гигантской раковине моря. Иногда вспыхивала гармоника и тут же гасла, словно стыдилась великого многолюдья.

Наконец объявили посадку. Толпа хлынула на асфальтированный перрончик. Узкий, стиснутый с двух сторон путями, он не вместил ее сразу, и она вытянулась в длинную плотную волну и покатилась вперед, захлестывая подножки, тамбуры, обтекая фонарные тумбы. На гребне волны, над головами плыли тяжелые сундуки, громадные плетеные корзины с железными запорами, мелькали невероятных размеров, обитые голубой и зеленой клеенкой чемоданы.

У первых вагонов гремел оркестр, колыхались плакаты – провожали большой молодежный отряд. Кудрявый веселый парнишка, подсаженный десятками рук, выводил на тендере паровоза мелом: «Нам нет преград».

Машинист, такой же молодой черноволосый парень, беззлобно грозил кудрявому кулаком из будки и смеялся, оглядывая бушующую толпу провожающих. Ему, видимо, нравилось, что его поезд провожают вот так, с песнями и оркестром.

Антон Александрович нес один из плоских болгарских чемоданов и небольшой, вытертый до желтизны кожаный баульчик и, как показалось Веронике, с удовольствием подставлял себя под толчки снующих вокруг людей.

Проводник, пожилой остролицый человек в форменном кителе, глянув на билет, добродушно спросил:

– По путевке, что ли?

– По собственному желанию, – улыбнулась Вероника.

– Тоже бывает, – согласился проводник, – ваше место четырнадцатое, проходите. – И подмигнул Антону Александровичу: – Гвоздики... Сами себя в дело заколачивают.

Колыбельников, соглашаясь с проводником, пробормотал что-то и протянул дочери кожаный баульчик.

– Это мой набор хирургических инструментов. Не потеряй. Ему тридцать лет. Я купил его еще студентом. – Он грустно покачал головой.

– Спасибо. Они помолчали.

– Ты иди в вагон. Так будет лучше, – сказал он и, склонив голову, поцеловал Веронику в самую переносицу, туда, где сходились густые, удивленно взлетевшие брови.

– Иди, доча, – тихо попросил Колыбельников, – иди уж...

Она вздрогнула от этого забытого с детства слова и вдруг поняла, как же трудно и больно отцу. Вероника живо представила его себе одиноко сидящим в старом вольтеровском кресле, представила пустоту комнат за его спиной и горькой беззвучно заплакала.

– Гвоздики... – пробормотал лроводник и отвернулся.

Поезд тронулся неслышно. И пока он покидал станцию, Вероника все видела седую, высоко поднятую голову отца и его руку с белым вздрагивающим платком.

Потом поезд, простучав на стыках, вырвался в мир солнца и гулких, тронутых осенним золотом просторов, и Вероника закурила папиросу, третью после возвращения.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.