Внимать ли равнодушно?

Сестре я сказал примерно то же самое. Признал: виноват в первую голову доктор, она оперировала, она и несет ответственность и за себя и за тебя. Но шприц в ее руку вложила ты, и не состоявшееся только случайно убийство началось твоим действием. Пока не вынянчишь больного, – а как за ним ухаживать, доктор объяснит, – смотреть на тебя не желаю. Иди, делай дело. Обойдется все по-хорошему, выпишется парень из больницы – продолжим этот разговор.

– Что же произошло дальше? – поинтересовался я.

– Пока еще только происходит. Доктор воюет за больного и, кажется, тьфу-тьфу, не сглазить, успешно. Голоса ее вторую неделю не слышу. Скользит по отделению, словно тень. Переживает, если все закончится благополучно, больной выпишется и она не подаст заявления об уходе, я из нее в конце концов человека сделаю. Будет хирургом. А сестра, можешь поверить, за одну ночь похудела. Она довольно упитанная девица была, а тут утром пришел в отделение и не узнал – такая вся худенькая, ну, просто прутик. На рынок бегает и улыбается парню без остановки, словом, из кожи вон лезет. Понимает: больному сейчас больше всех лекарств забота и внимание нужны. Сам-то он, правда, не вполне осознает, на каком волоске жизнь его висела. Думаю, сестра в отделении не останется – это она сейчас так старается, потому что за себя трясется. Судя по ее характеру, по отношению к своим обязанностям, после всего случившегося должна сбежать, тем более что спрос на хирургических сестер намного выше предложения.

О чем я думаю в связи с этими двумя историями – школьной и больничной? Я думаю, что хотя по тяжести содеянного учительницей и медработниками эти две истории сравнивать нельзя, однако меня совершенно не устраивает то обстоятельство, что исход они для всех троих имели одинаковый. Учительницу, в сущности, всего лишь пожурили, а врача и медсестру даже не отстранили от работы. Но можно ли простить их за то, что они чуть не лишили жизни человека? И можно ли согласиться с педколлективом и коллективом медработников, подошедших к провинившимся своим коллегам с такой, с позволения сказать, добротой?

Уверен, что нельзя. Потому что доброта эта может обернуться впоследствии таким ущербом для общества, который никто из нас сегодня даже не может себе представить.

Вот я задаюсь снова вопросом: так что же оно такое – настоящая доброта?

И почему мы тратим столько усилий на воспитание несгибаемой воли, железного характера, несокрушимого упорства, а вот о том, что и доброту – качество, обладающее огромной созидательной потенцией, – тоже надо воспитывать, чаще всего забываем. Хотя, может быть, по-настоящему следовало бы именно с доброты открывать счет достоинствам человека.

Несколько лет мне пришлось жить вдали от центра, без телефона: район был новым, только, можно сказать, еще обустраивался. И вот однажды приехал навестить нас с женой мой доктор. Безо всякого повода приехал, не по случаю дня рождения или какого-нибудь еще события, просто так.

Вообще-то наш друг неприхотлив к еде и, как говорят теперь, не отягощен никакими комплексами, но на этот раз он вел себя... как бы поделикатнее сказать... странно: объявил жене, что кофе – бурда, закуска – ни к черту и вообще район, в который мы забрались, деревня, поскольку в доме даже телефона нет. И он не находит слое и просто не может объяснить, для чего только тащился к нам в гости...

Несколько опешив от такой атаки, не понимая, чем вызвана его агрессивность, я робко заметил: «Ну, если все дело в телефоне, выйди из парадного, будка автомата стоит в пяти метрах от угла дома».

– И выйду! И позвоню! А ты как думал: сидеть буду? Кофеи твои бледные распивать?..

И он ушел, недвусмысленно грохнув дверью. Вместе со звоном посуды, откликнувшейся на этот странный демарш, во мне самом, кажется, что-то зазвенело и жалобно подумалось: «Неужели вот так и теряют друзей?»

Минут через пять он вернулся и сказал: «Слушайте, братцы, а что мы ели, я как-то не заметил. Может, повторим? И кофейку бы еще... Кофе у вас в доме экстра-класс!»

Минут через десять выяснилось: у него в отделении находится очень тяжелый больной. Что называется, одной нотой «там». Именно в этот час, по его расчету, ожидался кризис. И все его мысли были там, в больнице, рядом с несчастным человеком. Поэтому и потерял контроль над собой. Вернулось самообладание к нему только тогда, когда он позвонил дежурному врачу и тот доложил: кризис миновал, температура упала, больной спит...

Мой друг – добрый человек. У меня было много случаев убедиться в этом. Вся его жизнь, все его поведение – просто наглядное пособие настоящей доброты. И к этому я еще вернусь.

А сейчас мне хотелось бы, чтобы читатель вместе со мной задумался вот о чем: мальчик не отрывает крылышек у мухи. Говорят – добрый мальчик. Девочка помогла старушке донести сумку из магазина. Вот какая хорошая, какая умница. какая отзывчивая, какая добрая девочка. Человек пожалел лошадь – слез на подъеме с телеги, и это в строку записали, объявили: добрый. Правильно ли? Как можно норму поведения возводить в заслугу? Это один вопрос. И второй: почему случается так, что добро должно в обороне находиться, а зло тем временем атакует?

Вот теперь еще раз вернусь, как обещал, к моему другу.

Вечером он зашел в гараж, чтобы кое-что по мелочам сделать в машине. Ну, и возится он у своих «Жигулей» и вдруг слышит в дальнем углу какой-то негаражный шум. Для ясности скажу: в их двухэтажном кооперативном автохранилище машин триста стоит, так что углов и закоулков хватает. Короче говоря, оказалось, что трое посторонних парней, здоровенных раскормленных лбов, прижали в уголке старика, только загнавшего свою машину в бокс, потребовали у него ключи, деньги... В общем, чистый грабеж!

Мой друг вмешался. Он не произносил длинных речей, не обращался к совести негодяев. Как бывший разведчик, не растративший по пустякам ненависти против тех, кто для нас чужой, с монтировкой в руках он пошел на них, и когда парни попытались применить силу, он, человек, знающий, что входит в понятие самообороны, дал им, что называется, по рукам, а потом всех троих доставил в отделение милиции. Сам. Лично. И учтите, ему ведь давно не тридцать, и не сорок, и даже не пятьдесят; он не самбист и не мастер спорта, он просто правильный человек, глубоко убежденный всем опытом своей жизни: добро не должно только обороняться, только пылить словами. Когда обстоятельства вынуждают, добро должно быть несокрушимо, как удар танковой колонны...

Молодые люди в своих письмах в редакцию часто делятся наблюдениями о поведении окружающих, с охотой критикуют людей старшего поколения. И вот что любопытно: трусость всегда осуждается, к проявлениям жестокости, грубости, наглой самоуверенности отношение такое же, даже более нетерпимое, а вот мягкотелость, нерешительность, робость, как ни странно, многие ставят на одну доску с добротой и все чохом прощают: да чего, мол, с них, носителей этих качеств, возьмешь.