Какая серая и унылая осень стояла в 1933 году! И люди, и, казалось, сама природа уже устали от бесконечных проливных дождей, нагоняющих тоску, и жили ожиданием первого снега.

Тоской был буквально пропитан и старый унылый двухэтажный дом с вывеской «Дом престарелых», где коротали остаток своих дней за казенный счет бывшие бойцы Красной Армии, бывшие работники Совнаркома и служащие советских учреждений преклонного возраста, у которых не было ни родных, ни близких.

Они, за редким исключением, почти не общались и, живя лишь воспоминаниями, предпочитали в основном одиночество.

Так же, как эта осень, серо и уныло тянулись дни, похожие друг на друга, как братья-близнецы, и не обещающие ни перемен, ни надежд, ни будущего…

В светлой просторной комнате на первом этаже стоял старый расстроенный рояль – никто и не помнил, как он здесь появился, и никто к нему не подходил. Никто, кроме Юрия Михайловича Доброва, который по воскресеньям и по праздникам, когда обитатели дома собирались в зале, охотно, с разрешения главврача, исполнял на нем старинные вальсы, а порой, при хорошем расположении духа, даже пел на «бис» забытые романсы.

Медицинский персонал дома престарелых состоял из главврача Александра Федоровича Яковлева, постоянно хмурого и чем-то недовольного, четырех медсестер преклонного возраста – Катерины, Александры, Ольги и Надежды, повара Петра Ивановича, бдительного оперуполномоченного Сердюкова и вечно пьяного дворника Захарыча. Они настолько сжились с проблемами и заботами своих подопечных, что уже не представляли иной жизни, и этот дом давно уже стал родным и для них.

Этот день опять не задался – с самого утра лил дождь, капли ручейками стекали по окнам, скрывая дневной свет, поэтому внутри помещения царил полумрак, пронзающий какой-то щемящей безысходностью.

Облокотившись на низкий подоконник и по-стариковски ссутулившись, Юрий Михайлович задумчиво смотрел в окно через толстые линзы очков. Затем, поеживаясь и запахивая на себе старый казенный халат, он вытащил из нагрудного кармана маленькую фотографию и вгляделся в нее подслеповатыми глазами.

На обороте выцветшими чернилами было написано: «На память единственному, любимому Юрочке. Помни всегда о своей первой любви. Шурочка. 17 октября 1878 года».

Господи, сколько лет прошло! Ведь именно с этой фотографии все и началось…

В тот вечер так же лил проливной дождь.

– Юрочка, сходи в булочную, купи французских булок с маслом, а себе можешь халвы или еще чего-нибудь, – попросила сына Клавдия Петровна.

– Даже чужих детей не посылают на улицу в такой холод, а ты родного сына гонишь за булками, – шутливо отозвался Юра.

– Хватит препираться! Я Аришу отпустила в деревню погостить, поэтому не спорь со мной, – мягко пожурила Клавдия Петровна.

Юра тяжело вздохнул, надел калоши и, прихватив старый бабушкин зонтик на деревянной ручке, вышел на улицу. Зонт не смог защитить его от дождя, поэтому он изрядно промок, пока добрался до булочной.

В помещении было тепло, пахло свежевыпеченным хлебом, ванилью и конфетами.

– Мне, пожалуйста, три французских булки, два фунта халвы, пирожок с клюквой и пирожок с яблоками, – обратился Юра к продавцу.

– Могу предложить, с пылу-жару, пирожки с яйцом и луком, с клубничным джемом и лимонными корочками, – передавая ему пакет, улыбнулся продавец, и Юра, вежливо попрощавшись, вышел на улицу с пакетом в руках.

Его взгляд невольно остановился на яркой витрине книжного магазина Базилевского. «Зайду, а заодно куплю последние номера «Вокруг света», – решил он. Но, вбежав в магазин, вдруг остановился как вкопанный. У стеллажа с журналами стояла Шурочка, с любопытством листающая какую-то толстую книгу.…

Впервые Юра увидел ее на ярмарке и сразу же влюбился в хорошенькую девочку с огромными бантами, которая каталась на карусели и громко смеялась, сидя на игрушечной лошадке. Он осмелился подойти к ней, заговорить и познакомиться. Оказалось, что Шура жила на соседней улице и тоже училась в гимназии.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.