Входя сюда, стряхните пыль пустыни

Потом пришел черед делиться избытком того, что город срочно готовил для себя. Впрочем, этот избыток был заранее предусмотрен. Навоийская ГРЭС, мощность которой приблизилась к миллиону киловатт, включилась в единую энергетическую систему Средней Азии и стала светить своим древним соседям – Самарканду и Бухаре, стала вращать турбины насосов Каршинского каскада, который гонит из Амударьи, на 132 метра вверх, миллиарды кубов воды для Каршинской степи.

А с Навоийского домостроительного комбината двинулись наборы фундаментов, стен, перекрытий. Если сложить все, что построено навоийцами за пределами своего города, получится еще один такой же город. Есть навоийские кварталы и в Газли, и в Бухаре, и в Ташкенте – молодой город спешил на помощь собратьям своим, понесшим урон от землетрясений.

Тем временем город обретал новые профессии, назначенные ему общесоюзным разделением труда. На пустоши, с подветренной стороны, заложили цементный завод.

В первый раз мы любовались им... в походном кабинете главного инженера стройки. Прямо на полу вагончика стояли маленькие корпуса, башни, печи.

– Объемный чертеж, – объяснил инженер. – Проставлены все размеры. – И добавил: – Вообще-то мы обошлись бы и обычными чертежами. Но с этим уютнее, что ли... Наглядная мечта.

Да, с «наглядной мечтой» легче раскрыть двери вагончика и шагнуть в песчаную бурю или в дождь, когда степь становится непролазной и надо, бросив застрявший «вездеход», шагать от колышка к колышку – по следам, оставленным геодезистами.

– Здесь, – притопнул ногой мастер В. Осинцев. И хотя перед ним расстилался белесый солончак, он ясно видел первый объект – компрессорную, точь-в-точь как на объемном чертеже, только раз в сто выше.

Здесь и стали рыть котлован под первый фундамент приехавшие по комсомольским путевкам бульдозеристы и экскаваторщики. Потом пришли арматурщики и бетонщики. А когда сняли наконец опалубку, оказалось, что всем есть дело у первых фундаментов. Но, если говорить прямо – просто захотелось посмотреть на самое первое воплощение «наглядной мечты». И глядели они на массивные опоры, точно скульптор на только что законченное заветное творение свое.

Чтобы воспроизвести модель-чертеж в натуре, понадобилась площадка в полсотни гектаров, и стали эти гектары самыми урожайными в мире – урожайными на цемент.

До сих пор, наращивая мощность цементных заводов, проектировщики увеличивали габариты оборудования. Уже под двести метров длина вращающихся печей... В Навои избрали другой путь – качественных перемен. Если не слишком вдаваться в тонкости технологии, то суть дела выглядит так. В сверхдлинных печах обжиг цементного полуфабриката – клинкера – начинается... не с обжига: на первых метрах сырье избавляется от влаги. Сушку вменили в обязанность приготовительным цехам, сырьевым мельницам. Да еще стали предварительно разогревать сырье – горячими газами, отходящими из печи. И теперь вращающаяся печь смогла заниматься своим прямым делом – обжигом. Оказалось: чтобы превратиться в клинкер, шихте, загруженной в печь, теперь, надо пройти путь вдвое короче обычного.

Итак: путь – короче, движение – быстрее, расход тепла – вдвое меньше, выработка – выше. И еще один, самый отрадный выигрыш: навоийская технология гарантирует самое высокое в стране производство цемента на каждого работника. Остается добавить, что навоийский завод дает больше «хлеба строительства», чем вся цементная промышленность царской России.

У каждого дела множество истоков. Из тысячи начал, определивших появление в Навои химической промышленности, мне хотелось бы выделить... бой у кишлака Капаичорбаг.

...С той поры прошло полвека. В полночь басмачи налетели на спящее селение, которому словно в насмешку дано было пышное название Капаичорбаг – «Крепость четырех садов». У кишлака, открытого всем ветрам, не было ни садов, ни оборонительных стен. И басмачи, примчавшиеся к маленькой площади, уже зажгли факелы, предвкушая дележ легкой добычи, – вот сейчас дехкане сами понесут сюда свой скарб. И тут грянул выстрел, и погас один из факелов – рухнул на землю басмач.

Пока банда разбиралась, откуда явился отпор, раздался выстрел с другой стороны площади, и еще один конь понесся, волоча стременем всадника.

– Гаси факелы! – приказал главарь.

Знал бы он, что на пути банды встал один человек... Короткими перебежками, меняя позиции, бил из своей винтовки Хамрай Оманов. При нем была всего одна запасная обойма, и надо было разить наверняка. Но басмачей все равно было больше, чем патронов у красноармейца, которого командир взвода, проходившего вчера через кишлак, отпустил на денек домой. Впрочем, имей солдат хоть один патрон, он послал бы его во врага,-Правда, был у солдата и особый расчет: ведь односельчане люто ненавидели басмачей. И вот рядом с Хамраем прислонился к глиняному ду-валу старик с ружьем, бывшим в ходу, вероятно, лет ста назад. С одним зарядом... Старик целился долго, и солдат понял, что тут особые счеты. Ружье грохнуло, и покатился на землю главарь. Банда умчалась в пески.

На рассвете, когда в кишлак вернулся красноармейский взвод, боец Хамрай Оманов держал на площади речь перед земляками:

– Наш кишлак уже стал крепостью. Будут у нас и сады! Колхоз нам нужен!

– Верно, – сказал старик, который встал рядом с красноармейцем в ночном бою.

Сад поднимался трудно. Никли под суховеями тонкие деревца, разметалась пылью убогая почва. Однажды в колхоз привезли несколько мешков искристых белых зерен. «Удобрения», – объяснил районный агроном. Бережно, горстями засылали аммиачную селитру в сотню лунок, где посадили яблони и чинары. Эти деревья принялись...