Стрелка спидометра поклевывала по ограничителю. Плотный ветер студил Васькины щеки. Летел Васька Егоров, едва касаясь асфальта колесами, и казалось ему, что танковая колонна, вдоль которой он так быстро летел, грохочет на месте, старательно соскребая асфальт. Еще вчера он гордо называл «тридцатьчетверки» альбатросами, поскольку в детстве был налит по маковку морским романтическим супом. Сейчас он был зацелован паненками и непомерно велик, и ему казалось, что скорость у «альбатросов» маловата, что не хватает им той настоящей победной скорости, чтобы мчаться как ветер, не ломая цветов и не вминая их в землю.

Вчера его броневичок раскололся на мине и упал в кювет. Васька вытащил из машины водителя и стрелка. Их увезли на грузовике, тесно положив среди других мертвых — руки по швам.

Васька угнал у какого-то ротозея тяжелый трофейный «цундап». Сейчас в глазах его, засвеченных в Люблине розами, становилось вдруг темно и слезно.

Но свистел ветер в Васькиных ушах. Щеки горели — не остывали.

Воевал Васька в России — победы в ней были, как спирт, разведенный слезами. Сегодня война повернулась в Васькином сердце ликующей стороной.

Впереди у березы стояла паненка с белыми волосами. Полосатая домотканая юбка надувалась колоколом над девчонкиными коленями. Девчонка держала в руках корзину и, смеясь и слегка подпрыгивая, кидала что-то танкистам.

Васька крикнул ей издали:

— Кинь мне!

И в лицо ему вдруг ударило хлестко и ослепительно. Он перестал видеть свет и дорогу, только уловил у плеча стальной грозный грохот. Положил руль в другую сторону и тормознул. Его швырнуло, перевернуло через голову и хрястнуло обо что-то спиной. От удара зрение его приобрело как бы особую власть над миром. Он увидел небо, идущее на него острой жестью, — березы валились и медленно поворачивались...

Некоторое время Васька лежал в темноте, и боль внутри него гудела, как двигатель.

Очнувшись, он увидел над собой глаза — синь и страх.

— Цо то, пан? Пан зранены?

«Наверное, мина под колеса, — подумал Васька. — Наверное, мотоцикл к черту — вдрызг. На чем ехать?»

— Свента Марья! Пан в крови.

Васька слегка приподнялся. Ощутил спиной и затылком березу.

«Кости целы, голова работает — проминаюсь...»

Паненка, та самая, в полосатой юбке, стояла над ним на коленях, дышала ему в лицо чем-то летним, очень душистым. Она сняла белую косынку, упавшую на плечи. Принялась вытирать Ваське лицо осторожно и ласково. Она говорила ему, чтобы он потерпел, прижималась к его щеке своей щекой, наверно, чтобы легче ему терпеть было. Потом откинулась — распрямилась, стоя на коленях, и засмеялась, сначала тихо, потом во весь голос.

— Ой, пан... То не крэв — то вишня! — И упала на него, уже не боясь причинить ему боль. И тискала его, и целовала в губы, и в лоб, и в глаза. От нее пахло вишнями. Она совала ему вишни в рот, и в карманы, и даже за пазуху.

Мотоцикл лежал в канаве с помятым крылом. Из него даже бензин не вытек.

«Значит, она меня вишнями? — подумал Васька. Эта мысль показалась ему нелепой. — Меня! Вишнями! Да я ее...» И он засмеялся. Притиснул ее к себе так, что она побледнела. И долго держал ее возле себя, пока воздух в стиснутых легких не превратился в удушливый пар.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.