- Вот привез экспонат для будущего городского музея. - Григорьев нетерпеливо потрошил портфель, стараясь что-то поймать в его желтом кожаном брюхе.

Алексей сидел напротив и, смотря на лобастую, седеющую голову инженера, на пергаментные мешочки под глазами, прикидывал: сколько ему может быть лет? Сорок пять? Пятьдесят? Во всяком случае, Григорьев состарился гораздо быстрее, чем положено стариться такому могучему, жизнерадостному человеку. Надорванный сухомяткой и бессонницей организм быстро сдавал. Плотины, построенные Григорьевым, стали известны всему миру, специалисты почтительно понижают голос, произнося его фамилию, а сам инженер, все так же по-мальчишески равнодушный к себе, в грубых сапогах и ковбойке, все мотается со стройки на стройку, тройными дозами отдавая свою молодость, энергию, опыт.

Нет, он не знал и не мог знать Алексея Семенова, ничем пока не знаменитого молодого инженера. А вот Алексей знал о нем почти все. Даже бегал когда-то на лекции Григорьева по электрификации. Правда, это было давно: почти шесть лет назад. Тогда Алексею было двадцать, и он учился в Ленинградском политехническом. Сегодня они встретились на «Вилюйстворе» как коллеги и земляки. Алексей в ожидании сооружения самой ГЭС работал пока мастером на строительстве поселка.

- Наконец-то! - Григорьев весело бухнул на стол обыкновенный силикатный кирпич. - Привез как подтверждение марксова закона стоимости. Помните такой закон? У себя на кирпичном заводе этот экземплярчик не стоил и тридцати копеек, а привезенный сюда, на строительство Вилюйской ГЭС, он стоит пятнадцать рублей! Я уж не говорю о цементе - он попросту превращается за дорогу в золотые слитки, будто к нему прикоснулся мифический Мидас. Впрочем, сейчас это уже не страшно. Страшно было три года назад...

Григорьев зашагал по комнате. Свежие половицы еще недостроенного двухэтажного дома звенели под его сапогами. Он появлялся там, где страна затевала гигантские стройки, которым суждено было войти в историю как образцам инженерной мысли и героизма строителей. Сейчас на Вилюе уже чувствовалось дыхание могучего строительства. Сюда шли перегруженные самолеты, ленские баржи тянули огромные ящики с надписью «Вилюй-створ», инженерам управления «Вилюйгэс-строй» было поручено дальнейшее строительство Мирного. Само слово «Вилюйгэс» на всей территории от Иркутска до Полярного круга произносилось почти с благоговением.

Да, три года назад было страшно. Григорьев волновался даже сейчас, вспоминая об этом. Тогда стало ясно, что без мощной электрической базы не выживет алмазная республика. А где взять эту базу? Проектировщики бросились к картам - искать в Якутии хоть какие-нибудь пути сообщения. Их не было. Была тайга. А в ней алмазные центры Далдын и Мирный. Они требовали электричества, они не могли жить без электричества, не могли давать алмазы. Станцию сразу решили строить на Вилюе: его течение заряжено бешеной энергией, и потом это близко к алмазам. Вот тогда было страшно. Проектировщики не спали ночами, потому что их мозг раздирали цифры, привычные только астрономам и микробиологам. Орущие рты нулей, целый легион нулей... Как построить плотину в районе вечной мерзлоты, где каждый кирпич стоит пятнадцать рублей?

Григорьев подошел к окну. Зеленоглазые, тоненькие лиственницы нежились на солнце,

вздрагивая крохотными розочками шишек. Эти хилые деревца напоминали ему болезненных подростков, и при каждом взгляде на здешнюю тайгу у него глухо щемило сердце. Из тайги хороводом вырывались дома, приготовленные для будущих строителей ГЭС, - одноэтажные на отлете и двухэтажные в центре. Солнце навтыкало лучей между новенькими смолистыми досками, и стены золотились, как фольга. Издалека, несмотря на воскресный день, доносилось пофыркиванье бульдозеров.

Двое строителей - Юрий Матошка и Виктор Лрудиус - улетали в отпуск как раз на том самолете, которым прилетел Григорьев. Они ехали поступать на заочное отделение Новосибирского строительного института. Пареньки заметно трусили, хоть им, как лучшим строителям, дал рекомендацию «Вилюйгэсстрой». Виктор и Юрий проделали нелегкий путь по Якутии. Прорубая линию электропередачи, они прошли пешком от Мухтуи до Мирного. Обмораживались, несколько раз терялись в тайге. А потом таким же образом - с топором и пилой - дошли от Мирного до Вилюя.

Мимо окон по дороге к нефтебазе, лихо раскачиваясь на ухабах, промчалась стая самосвалов. И Григорьева вдруг тоже потянуло на улицу, в этот стремительный водоворот света и шумов.

- Может, сходим, Алеша, на Вилюй? Вы хоть покажете мне место створа. - Григорьев резко отвернулся от окна.

Узенькая, как траншея, просека почти отвесно срывалась вниз, перепрыгивая через скалистые выступы, ручейки и поваленные деревья. Колючий ерник хватался за ноги. От терпкого лиственничного запаха воздух был густым, и Григорьеву казалось, что он не дышит, а пьет кисловатый хвойный настой. Инженер задыхался, с завистью поглядывая на загорелое лицо Алексея, на котором не пульсировала ни одна жилка.

- Говорят, Вилюй - красивейшая река на свете?

- Увидите. Но мне Печора нравится не меньше, - не оборачиваясь, ответил Алексей.

- А что вы делали на Печоре?

- Доказывал вместе с другими, что ее можно повернуть в Каспий.

- Та-ак. Я много слыхал об этой экспедиции. Трудненько пришлось. Это у вас там медведи лазали на буровую? А я, знаете ли, в ваши годы только первый раз выбрался из Ленинграда на Днепрострой и на все смотрел круглыми глазами... Ну, а где вы бывали еще?

- Окончил политехнический (институт и пошел с партией геологов искать места для теплостанций. Определяли запасы угля, делали «привязку» самой ТЭЦ. Так и проходил пять лет - от Ленинграда до Братска, от Тайшета до Абакана, от Иркутска до Ангарска. Потом Памир и, наконец, Вилюй...

Вилюй открылся сразу, с крутого прибрежного откоса. И тут же стал слышен его тревожный ровный шум. Вилюй шумел напряженно и гордо, как шумят полноводные таежные реки, на протяжении тысяч километров бросающие свои кольца на подножия необитаемых скал. Чайка частыми взмахами крыльев преодолевала идущий над водой ветер. Но как только она замирала, планируя, ветер сносил ее обратно, и она снова работала крыльями. Ветер нес запах большой воды и свежей рыбы. Белой пеной плевался порог Таастах. Иногда красные от железа волны обнажали его каменные зубы.

Инженер так и впился глазами в Вилюй. Сколько раз в своей жизни он вот так подходил к воде! Подходил, потрясенный ее красотой, забывая, с чем пришел. И только потом натренированная память строителя выбрасывала гибкие цепочки интегралов, и перед Григорьевым открывалось чудо - чудо преображенной реки, несущей вместо воды миллиарды электрических частиц.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.