Вилла в Лозанне

— До выезда за границу, господин лейтенант, я должен выполнить одно поручение, — спокойно ответил он. — Мне необходимо повидать префекта полиции этого города мсье Молижона, чтобы передать посылку от его старого приятеля мсье Фуше, полицейского чиновника города Лиона. Вот, прошу убедиться! — И, распахнув свой большой кожаный чемодан, Леонид вынул увесистый пакет в оберточной бумаге с написанным адресом и фамилией префекта (тут все было подлинно: Рокотов-Шардон, бывший в весьма тесных отношениях с мсье Фуше, в застольной ресторанной беседе сам предложил инспектору закинуть попутно посылочку с дефицитной снедью его доброму старому приятелю, услуга, мол, пустяковая, коль он все равно будет проезжать мимо этого города).

Лейтенант повертел в руках тяжелый сверток, перевязанный несколько раз крест-накрест бечевкой, немного подумал, но вскрывать не стал. Уложив обратно посылку в чемодан и принимая от эсэсовца свои документы, Леонид говорил с легкой, как бы извиняющейся улыбкой:

— Если бы не эта просьба уважаемого мной человека, господин лейтенант, я бы не тащился сюда местным поездом, а сел бы в экспресс и сегодня же был за границей, тем более что времени у меня для этой поездки маловато. А теперь, увы, я попаду на скорый только завтра!

Офицер, по-видимому, был разочарован. Однако, желая довести до конца свою роль, он приказал солдату из патруля проводить мсье Шардона в полицейское управление и удостовериться, действительно ли посылка предназначается для господина префекта. Леонид вручил в присутствии сопровождающего сверток полицейскому чиновнику вместе с коротким письмом от его лионского друга, выслушал слова благодарности и извинения за неприятный инцидент и принял приглашение переночевать в доме префекта. А за ужином они с хозяином выпили несколько рюмок отличного «Мартини», извлеченного из присланного пакета, в котором оказалась еще одна бутылка коньяка, шоколад, немецкие галеты и сыр рокфор.

Поутру Леонид простился с гостеприимным префектом, послонялся по городку, проверяя, нет ли за ним слежки, потом, купив билет, сел в скорый поезд Лион — Берн. Уезжать далеко от этих мест ему не следовало: хотя для встречи с товарищем за кордоном выделялись запасные дни, Центр просил приступить к операции как можно скорее. Убедившись, что «хвоста» за ним нет, Рокотов сошел с поезда на первой же остановке. Теперь у него уже не было никакого алиби на случай очередной проверки, если зададут вопрос, почему он возвращается назад, так и не доехав до пограничного контрольно-пропускного пункта. При посадке на встречный пассажирский Леонид уже заготовил убедительное объяснение и знал, как поступить дальше. Он миновал злополучный городок, где удачно «сыграл» на посылке, и на следующей станции сдал в камеру хранения свой массивный дорожный чемодан (потом его заберет кто-то из людей священника). Рокотову предстояло сделать изрядный крюк, прежде чем достичь нужной деревни, тайком обходя лесом все населенные пункты. На этот раз происшествий не случилось. Сильный и жилистый, Леонид отмахал два десятка километров по бездорожью довольно быстро.

Сельского священника он застал у гроба с усопшим — кюре служил заупокойную мессу. Крохотная церквушка была полна людей, возле гроба толпились в черных одеждах родственники покойного. На вошедшего Леонида никто не обратил внимания. Из сказанных полушепотом слов соседей он понял, что отпевают молодого парня, односельчанина, застреленного в городе при гестаповской облаве на базаре. Когда месса окончилась, Рокотов подошел к кюре, назвал себя, сказал, от кого он, и произнес две условленные фразы. Мсье Пати, сухонький, с седым клинышком бородки, но совсем не старым, энергичным лицом, быстро ощупывал пришельца живыми карими глазами. Потом удовлетворенно, светло заулыбался, однако улыбка кюре предназначалась не столько Леониду, сколько была отражением каких-то его мыслей.

В небольшой жилой церковной пристройке, где обитал в одиночестве священник, они обо всем переговорили. В беседе, когда заходила речь о тяготах оккупации, об унижении народного духа, кюре не мог сдержать своего гнева, видно было, что ненависть к нацистским насильникам переполняет его. Он не скрывал от мсье Шардона, посланного его личным другом, что исподволь научает свою паству неповиновению оккупантам и поощряет тех из своих прихожан, кто не боится помогать восставшим маки. Сам же он давно оказывает приют тем, кого преследуют боши, кто ищет у него защиты.

— Я многих переправил через границу, мсье. — Живые карие глаза кюре блестели и от возбуждения, и от выпитой деревенской «сливянки». — Среди них были разные люди, но не было ни одного предателя! Истинно так! — Мсье Пати перекрестился быстро, словно отмахнулся. — Вас проведут честные французы! Это ничего, что они занимаются контрабандой — ведь они бедняки, им надо кормиться, — зато дело творят хорошее, богоугодное: помогают ближнему своему спастись от рук кровавых убийц.

Следующим утром кюре познакомил Рокотова с рослым пожилым крестьянином по имени Мишель (тем самым, что ушел теперь к границе вместе с мальчиком). Он оказался угрюмым, несловоохотливым, но опытным и спокойным проводником. Ночью они втроем — Мишель взял с собой сына Пьера — глухими охотничьими тропами обошли посты карателей, оцепивших весь лесной район, и вышли в нужное место.

Подготовительный этап операции прошел сравнительно гладко. Завтра, пятого мая, то есть уже сегодня (Леонид взглянул на часы, стрелки показывали без четверти час), он должен быть за кордоном — там его ждут... Он погасил сигарету о камень, прислушался... Нет, не идут. Но тут же заметил мелькнувшую в кустарнике фигурку, и через минуту на тропинке у ручья появился поднимающийся к нему мальчик.

— Небось, заждался? — сказал Пьер, растягивая в улыбке широкий рот с щербатыми зубами. — Когда волнуешься, время ползет, как улитка, по себе знаю. Все готово. Пошли! Отец ждет нас. Сегодня на той стороне на постах наши ребята.

Рокотов поднял с земли зачехленное ружье, перекинул ремень за плечо, и они пошли, Пьер впереди, он на пару шагов сзади. Рослый Леонид был на две головы выше юного проводника.

Проворно шагая и прыгая через камни, мальчик все время вертел головой, посматривая по сторонам и оглядываясь назад, чтобы убедиться, не отстал ли его спутник. По уверенности, с какой двигался Пьер, было ясно, что он здесь не в первый раз. Вдруг мальчик резко остановился. Леонид едва не столкнулся с ним.

— Пригнись — вон ты какая каланча! — шепотом сказал Пьер. — Тут надо пройти малость лощиной, с той стороны могут увидеть, кому не надо. Луна-то, как фонарь, светит! — И он исчез на повороте тропы, за скалой.

Леонид, скинув ремень с плеча и перехватив в руку чехол с ружьем, пригнулся, как мог, и последовал за проводником. Они быстро пересекли открытое место — только мелькнули по камням их кривые тени — и нырнули в кустарник, прошуршав ветками. И почти сразу, сделав несколько бесшумных шагов, Пьер опустился на корточки.

— Садись. Пришли, друг.

Рокотов присел, оглядываясь. Перед ним в склоне горы, заросшей густым подлеском, зияла дыра диаметром с метр. Рядом валялись крупные камни, которыми ее закрывали. Сбоку послышался шорох, и Леонид увидел вылезшего из кустов Мишеля. Рослый крестьянин быстро подсел к ним и, приставив ребром ко рту широкие ладони, подражая филину, глухо прокричал:

— Ух! Ух! Ух!

С той стороны границы проухали дважды.

— Полезешь с Пьером, — тихо сказал Мишель, — я буду здесь. На той стороне, как вылезешь, сразу уходи подальше. Пограничник — наш парень. Когда ты пройдешь, он закроет нору. Даст мне сигнал, что все в порядке. Он ждет. Удачи тебе, брат! — Мишель скупо улыбнулся и похлопал Леонида по спине.