— На мне, когда я учился в школе, было испробовано столько реформ и проведено экспериментов, что у меня к ним выработался стойкий иммунитет. А если серьезно, то иногда просто поражаешься, что наше поколение в результате вообще не оказалось какими-то абсолютными недотепами. Но вспоминать это приятно. В 20-е годы у нас сначала практиковалась пятибалльная система оценок. Потом пятибалльная, но уже наоборот: единица была самой лучшей отметкой, а пятерка — самой плохой. Потом была стобалльная система: на каждый предмет у нас был кусочек бумаги, в середине красная черта, разделяющая на 50 процентов. Оценка выше черты 50 считалась хорошей. А если выходило 85 или 90, это вообще было превосходно. Если же гораздо ниже 50, ну, там 28, 16 или 12, то это было черт-те что! Потом на нас экспериментировали еще одну систему обучения: на стене вывешивалось расписание уроков, а ты, маленький мальчик, приходишь и смотришь, куда тебе хочется идти, — туда и идешь. Потом была еще одна совершенно замечательная вещь: так называемый бригадный метод — по четыре-пять учеников в бригаде. Отвечает один, а оценка ставится всем. Бригада, как правило, состояла из двух развитых и двух неразвитых. Но всем ставилась одинаковая оценка. Отвечали всегда два развитых. Или кто-то один готовил химию, а остальные лоботрясничали: купались в Волге, удили рыбу. Замечательное было время: можно было только удить рыбу и быть круглым отличником! Чего только не было! Что же касается современной школьной реформы, то она предъявляет к детям очень серьезные, даже жесткие требования. Но это диктуется необходимостью. Усложнился мир — усложнилась школа. Глубже стали физика, химия, математика, естествознание, другие предметы. Больше внимания наконец-то отводится трудовому воспитанию. Школа у нас универсальная, и изучать надо все. Я в свое время сам ненавидел какие-то предметы, считая, что они мне в жизни совершенно не понадобятся. Но где-то эти полученные знания все равно проявлялись, сказывались на мировосприятии, оказывались очень нужными. Определить в школьной работе нужно очень многое. Недавно я присутствовал в Доме литераторов на встрече, где педагоги слушали выступление одного товарища из отдела народного образования. Он говорил, что на Достоевского в связи с введением ряда новых дисциплин будет отведено только пять часов вместо шести. Зал ахнул, занегодовал. Как! На Достоевского вместо шести часов только пять! А я сидел и смеялся, потому что какая разница, сколько часов на Достоевского, — пять или шесть. На него и тысячи часов не хватит!

— В чем, на ваш взгляд, смысл проводимых фестивалей молодежи?

— Я думаю, что на этих форумах молодости у ребят обязательно завяжется крепкая и долгая дружба. Они разъедутся по своим странам и расскажут о нашей молодежи. Такие встречи должны сближать народы. Это сейчас крайне необходимо. Но вообще я сторонник того, чтобы наша молодежь сама как можно больше ездила по белому свету. К сожалению, у нее такой возможности пока еще очень мало. Помню, как однажды я ехал на пароходе из Турку, это финский порт на Балтийском море, в Стокгольм. И вот, поднявшись очень рано утром, чтобы полюбоваться удивительной панорамой знаменитых шведских шхер, которая открывается перед тобой, когда подъезжаешь к Стокгольму, я увидел, что вся палуба буквально усеяна спящими ребятами: кто устроился на надувном матрасике, кто в спальном мешке, кто просто завернувшись в плед. Рядом с ними как попало лежали фотоаппараты, записные книжки, дневнички, всякое шмотье. И признаюсь, что я пробирался среди всего этого цыганского великолепия с большим трудом, и мне было до обидного жаль, что среди этой счастливой молодежи не было ни одного нашего парня или девчонки. Мне бы очень хотелось, чтобы наша молодежь больше видела мир. Видела его своими глазами. И ничего, что сначала она от удивления широко разинет рот и, быть может, даже невыгодно сопоставит какие-то стороны той жизни с нашим бытом. Но это только сначала! Потом, если молодежь будет ездить больше, она благодаря этому получит возможность увидеть все трезвыми глазами и сумеет оценить все по достоинству. Тогда она по-настоящему поймет преимущества нашего общества, потому что посмотрит на все как бы со стороны. Много, ах как много, встречал я вот таких ребят с котомками и рюкзаками за спиной. Никогда я не забуду, как во Флоренции я познакомился с ватагой жизнерадостной молодежи, которая сидела на ступенях изумительной по красоте церкви, носящей не менее поэтическое название «Божья матерь во цвету». Они мне так понравились, что я их даже заснял. И когда я с ними разговорился и ребята узнали, что я из Советского Союза, они окружили меня плотным кольцом, и начались взаимные расспросы. Я спросил: «Как вы путешествуете? Откуда берете средства? Родители дают?» «Нет, — ответили мне, — сами подрабатываем. Даже там, где путешествуем». А во Флоренции незадолго до нашего приезда было мощное наводнение: река Арно вышла из берегов и повредила много архитектурных художественных сокровищ. Так что работы там хватало. И вот эти ребята сначала занимались разборкой размытых мостовых, потом укладывали эти тяжелые камни на место, убирали принесенный потоком мусор. На всем этом очень хорошо подработали. Я с большим интересом обо всем слушал, и вдруг один паренек спрашивает: «Скажите, вот нам говорят, что в Советском Союзе каждый человек, если захочет, может сразу же получить работу. Но ведь это же неправда! Вот вы из Советского Союза, так скажите, как там на самом деле?» Меня это страшно изумило. Я ответил: «Конечно, работу вы найдете в любой момент — и тяжелую, ручную, ну там мусор убирать или вагоны разгружать, и более интересную, если у вас есть какая-нибудь профессия. А если вы к тому же отличный специалист, то вообще будете нарасхват». Все это для них кажется неправдоподобным, настолько вопрос с трудоустройством у них остро стоит. У них ведь десятки миллионов остаются просто не у дел, за бортом жизни. Я, правда, не говорил, что у нас по сравнению с ними довольно низкая зарплата. Это вопрос другой. Там за работу платят очень хорошо — и за квалифицированную, и за черную. Только вот найти там работу довольно сложно, а иногда и почти невозможно. Но у нас, с другой стороны, отсутствие безработицы порождает определенный трудовой паразитизм. И если там молодежь любую работу ценит очень высоко и всегда старается выполнить ее как можно лучше, то наши удальцы-молодцы нередко делают все кое-как, лишь бы от предложенного дела отделаться, но при этом, заметьте, никогда не забывают получить свою тринадцатую зарплату и все назначаемые премии, и никто из них никогда не задумается: за что ему все это прямо с неба падает. Так что только живое, непосредственное общение способно заставить молодых людей взглянуть на себя трезво, бескомпромиссно. Кроме того, путешествуя, ребята смогут своими глазами увидеть планету — наш общий дом, который необходимо сберечь. Молодежь должна думать о судьбе планеты.

— Значит, вы будете спокойны за будущее, если оно будет в руках теперешней молодежи?

— Уж никак не думаю, что эта молодежь будет хуже нашего поколения.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.