Верховный суд

В резолюции XIX партконференции «О правовой реформе» тоже записано, что в целях повышения объективности правосудия, роли и ответственности народных заседателей целесообразно пойти на увеличение их числа при рассмотрении в суде наиболее сложных дел.

Таким образом, жизненный опыт народных заседателей — одна из гарантий правильной, объективной оценки доказательств, исследуемых в судебном процессе. Но почему жизненный опыт трех членов судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР при вынесении ею определения об отмене приговора за недоказанностью признается более авторитетным, чем жизненный опыт тоже трех судей — народного судьи и двух народных заседателей? На чем основана такая дискриминация народных заседателей? Кстати, она проявляется и в том, что народные заседатели не привлекаются к работе пленума Верховного суда СССР и в тех случаях, когда на его рассмотрение выносятся протесты об отмене приговора за недоказанностью предъявленного обвинения.

И еще один довод. Если при рассмотрении дел по первой инстанции судебное следствие длится иногда месяцами и весь состав суда в равной степени непосредственно в суде воспринимает показания подсудимых, потерпевших, свидетелей, экспертов, то при рассмотрении дел в порядке судебного надзора (и в кассационном также) коллегиальность и равенство судей — лишь видимость. Материалы дела, рассматриваемого в порядке надзора как в коллегиях, так и на пленуме Верховного суда СССР, предварительно изучает (то бишь знает хотя бы по протоколу), как правило, лишь один член суда — докладчик. Один! Остальные два члена судебной коллегии или 37 членов пленума Верховного суда СССР воспринимают эти материалы дела на слух — со слов судьи-докладчика и устного заключения прокурора.

Бывает так: следствие велось несколько лет. Судебный процесс длился несколько месяцев. Допрошены сотни свидетелей, оглашены сотни документов, выслушаны заключения многих экспертов. Само дело — десять, двадцать, а то и сто — триста томов, а доклад в судебной коллегии или на пленуме длится 10 — 20 минут, а иногда и того меньше. О какой полноте восприятия докладчика может идти речь?!

Многое зависит не от глубины и всесторонности предварительного и судебного следствия, не от материалов самого дела, а от добросовестности изучения материалов дела, от способностей критически мыслить, излагать материал объективно, логично, от ораторских, если хотите, способностей докладчика — члена Верховного суда СССР или его оппонента в лице прокурора. А если еще учесть, что первое, второе дело члены пленума Верховного суда СССР еще стараются слушать, вникать, понять, что к чему, то когда очередь доходит до десятого, а тем более двадцатого или тридцатого дела, рассматриваемого в тот же день, то о каком правосудии может идти речь? Ведь судьи — тоже люди. Они тоже устают...

И еще. При рассмотрении дела судом первой инстанции действует принцип непрерывности. А это значит, что суд, пока не закончит начатое разбирательство, не имеет права делать короткие или долгие перерывы и во время этих перерывов рассматривать какие-то другие дела. Никто и ничто не должно отвлекать судей от начатого процесса. Достигается цельность восприятия. Иная картина в Верховном суде СССР. Судья может изучить дело, допустим, в сентябре, а докладывать его пленуму в декабре. За эти три месяца он будет еще изучать не один десяток совершенно разных дел. Сотни, тысячи новых показаний, заключений экспертов пройдут через его сознание. И естественно, когда судье в декабре надо докладывать изученное в сентябре многотомное дело, многое уже забыто, стерто, вытеснено новыми впечатлениями. То же самое можно сказать и о прокуроре. Вот откуда и возникает сомнение: почему при оценке доказательств членам Верховного суда СССР доверяется больше, чем тем, кто рассматривал это дело по первой инстанции?

Нельзя не учитывать и того, что члены пленума Верховного суда СССР голосуют открыто — поднятием руки. Подсчет голосов идет арифметический, но не персональный. И нигде, ни в каком протоколе не фиксируется, кто и за что проголосовал(?!). Таким образом, о персональной ответственности члена пленума Верховного суда СССР не может быть и речи.

Иногда решение об отмене приговора принимается пленумом Верховного суда СССР большинством в один-два голоса. Но это не имеет никакого значения для ответственности следователей, прокуроров и судей первой инстанции, о чем я уже говорил. Как же быть с членами пленума, оставшимися в меньшинстве и считавшими виновность доказанной, а приговор обоснованным? Их привлекают? Конечно, нет. И правильно: не за что! Ведь они просто разошлись в оценках доказательств с теми, кто оказался в большинстве. И это меньшинство никто не критикует, не привлекает к дисциплинарной или иной ответственности, хотя они и солидарны с теми, кто после постановления пленума Верховного суда СССР об отмене приговора и прекращении дела почти автоматически становится виновниками «судебных ошибок» и злостными нарушителями прав советских граждан. Где логика? Где справедливость? И, наконец, где равенство?

Хочу спросить Председателя Верховного суда СССР: должен ли и впредь Верховный суд СССР в порядке надзора решать окончательно вопросы о виновности или невиновности, вправе ли он отменять приговоры судов за недоказанностью? И по этим основаниям прекращать дела? Не лучше ли оставить Верховному суду СССР (как и другим судебным инстанциям, рассматривающим дела в порядке судебного надзора) право ревизовать приговоры лишь с точки зрения законности, с позиций соблюдения процессуальных норм, наличия или отсутствия состава преступления, правильности его квалификации?

Ну, а в тех случаях, когда у Верховного суда СССР возникло сомнение в доказанности предъявленного обвинения, то в этих случаях Верховный суд может отменить приговор, но он не вправе выносить окончательное решение о доказанности или недоказанности обвинения. В этих случаях он вправе после отмены приговора или направить дело на доследование, или в другой суд для нового рассмотрения по существу, или принять это дело к своему производству, а это означает, что будет новое судебное следствие: новые допросы подсудимых, потерпевших, свидетелей, экспертов, будут новые прения сторон, будет и новый приговор.

Судьи и народные заседатели независимы и подчиняются только закону. Этот принцип закреплен Конституцией СССР. Но если мы обратимся к Закону о Верховном суде СССР, то легко убедимся, что это положение Конституции уязвимо. В статье 6 этого Закона говорится, что Верховный суд СССР избирается Верховным Советом СССР. Правда, в этом Законе (как и в других) не сказано, кто представляет депутатам кандидатуры судей для избрания и для досрочного освобождения. Но зато говорится, что «избрание отдельных судей Верховного суда СССР производится по представлению Председателя Верховного суда СССР».

По представлению Председателя Верховного суда СССР Президиум Верховного Совета СССР из числа заместителей Председателя Верховного суда СССР утверждает первого заместителя Председателя Верховного суда СССР, а из числа членов Верховного суда СССР — председателей судебных коллегий Верховного суда СССР.

Можно ли в таких случаях говорить, что члены Верховного суда в своей деятельности независимы от Председателя Верховного суда СССР? Да, того самого председателя, который подписывает протесты в судебные коллегии и пленум Верховного суда СССР? Может ли рядовой член Верховного суда СССР быть абсолютно объективным, свободным, открыто выступать против и открыто голосовать против протеста? Разве, прежде чем поднять руку, член

суда не подумает о своей судьбе, о возможных последствиях для своей карьеры? Есть ли тут гарантия, что он, судья, всегда руководствуется своим внутренним убеждением?

В связи с осуществляемой сейчас судебно-правовой реформой не подумать ли нам еще вот о чем. Чтобы суды всегда оставались лишь судами, чтобы они только решали, а правом внесения протестов, кроме прокуроров, которые этим правом обладают и сейчас, наделить и других, например, министра юстиции? И тогда авторитет председателя не будет довлеть над умами и чувствами верховных судей...

Нужно подумать, мне кажется, и о том, как реализовать применительно к надзорной деятельности Верховного суда СССР такие принципы, как равенство сторон и состязательность. Сегодня у прокуроров явный перевес: они всегда присутствуют, выступают в Верховном суде СССР. А адвокаты? Лишь «в необходимых случаях» их могут пригласить. На практике — почти никогда!

А что можно сказать о гласности в работе Верховного суда СССР? Отчитываясь на сессии Верховного Совета СССР, В. И. Теребилов отметил, что «Верховный суд СССР стал в последние годы значительно чаще рассматривать дела в качестве суда первой инстанции, то есть реально выполнять свою важную судебную функцию». Это хорошо. Но плохо, что эта функция чаще всего выполняется за закрытыми дверями. В лучшем случае на процессах могут присутствовать корреспонденты газет, да и то не все желающие, а те, кто получает специальный пропуск. Почему к гласности судебных процессов преграждают путь бдительные милиционеры, стоящие у входа в помещение Верховного суда СССР? Почему эти процессы не проводятся в больших, доступных для широких масс залах?

Что же касается надзорной деятельности Верховного суда СССР, то она закрыта еще плотнее. Судебные коллегии рассматривают протесты даже не в судебных залах, а в служебных кабинетах, за плотно закрытыми дверями.

«В заседаниях пленума, не связанных с рассмотрением судебных дел, по приглашению Председателя Верховного суда СССР могут участвовать судьи, члены научно-консультативного совета при Верховном суде СССР, представители министерств, государственных комитетов, ведомств, научных учреждений и других государственных и общественных организаций». Так гласит ст. 15 Закона о Верховном суде СССР. Неужели перестройка не коснется и этого порядка? Почему представители разных государственных и общественных организаций могут приглашаться только на заседания пленума, не связанные с рассмотрением дел? Почему их участие обусловливается приглашением? Почему в тех случаях, когда рассматриваются, например, трудовые дела или дела о несовершеннолетних, о молодежи, не могут присутствовать по своей инициативе представители профсоюзных и комсомольских органов? Почему в Законе о Верховном суде СССР ничего не говорится о правах прессы — газет, радио, телевидения? Почему сегодня они могут нам рассказать лишь о той деятельности Верховного суда СССР, о которой он сам разрешит рассказать?

А какие права у народа? Как он может осуществлять контроль за Верховным судом СССР? Как он может повлиять на формирование этого высшего судебного органа? На отзыв членов Верховного суда СССР? На сколько сроков можно избирать членов Верховного суда СССР? Какой для них предельный возраст? Перечень вопросов, волнующих меня и, думаю, не только меня, в связи с перестройкой и правовой реформой достаточно велик. Очень хочется верить, что сессия Верховного Совета СССР, собирающаяся в конце ноября для обсуждения вопросов совершенствования структуры и деятельности органов государственной власти и правосудия, даст ответы на все эти вопросы.