— Эка недостача! Ста штук кирпича недосчитались. Да мы же не собачью будку строим – божий храм. Побились чертовы ваши кирпичи! При перевозке повыскочили, блошиное оно семя!

— Я повторяю, – холодно протрубил почтенный бургомистр в лицо столь же почтенному подрядчику, – я еще раз повторяю: по моим точным подсчетам, а никто в этом Городе не сомневается в моей точности, ибо я не только бургомистр, но и владелец аптеки, – по моим точнейшим подсчетам, у вас недостает красного кирпича в количестве ста штук.

Спорщики не заметили, что в ратуше посторонние. И какие посторонние! Герцог Фридрих подмигнул послу – гостю, а тот, не понимая, зачем они здесь, удивленно пожал плечами:

– Экие нелепые люди. И бургомистр хорош: ясный взгляд, высокое чело – и подавай ему сто штук кирпичей. Столь ничтожна жизнь этих людей, и сколько этого ничтожества растворено в море жизни!

Фридрих Мудрый выслушал очередной залп патетики и, не поднимая голоса, позвал:

– Господин бургомиегр! Мой друг и гость (господи, как же его зовут?..) изъявил желание познакомиться с вами.

Бургомистр увидал наконец высоких посетителей, и будто его дернули за ниточку. Вытянулся, на лице скромная строгость и благолепие, поклонился не без изящества.

— Герцог, с чего вы взяли, что я хочу познакомиться с этим бюргером?! – почти не приглушая звука, взъерепенился посол, однако выставил бургомистру для пожатия кончики пальцев. Себя не назвал.

— Бургомистр города Виттенберга Лукас Кранах.

Императорский посол обледенел на глазах. Человек Лукас Кранах оскорблял бюргерством не только имя свое, он оскорблял само искусство.

— Я желал бы посмотреть ваши картины, герр Лукас Кранах!

— Извольте. – Спокойствие серых мудрых глаз и спрятанная под невыносимо простонародным, невоспитанно умным лбом насмешка низкорожденного над высокородным.

Бургомистр откинул полу безразмерного сюртука, призадумался – тут ли? – и, подумав, извлек из сюртучных необъятностей связку ключей. Самодовольно уверенный в себе, пошел впереди, показывая гостям дорогу и заодно отыскивая в связке нужный ключ.

Гость в ярости ступил за дверь мастерской, готовя фразу-убийцу. И увидал «Венеру и амура». Женщина, обреченная на вечную красоту, бесстрастно глядела на него и правою рукой безвольно и безнадежно пыталась отстранить красногубого амурчика, дитя с недетскими глазами, но амурчик наложил на тетиву стрелу и приподнимал свое всепобеждающее оружие.

Гость почти споткнулся у этой большой картины, он и ростом словно бы поменьше стал, и золотошитый мундир его будто бы потускнел. Засуетился фон, кинулся к другим холстам. Потанцевал возле загадочной и беспощадной рыжей красавицы, так похожей на жену Лютера Катерину ван Бора, поцокал языком, разглядывая «Отдых на пути в Египет», и снова к Венере. Смотрел, как пил. Опомнился. Не заподозрили бы в низменных чувствах! Опять кинулся к мадоннам и снова к Венере.

— Это – само язычество! Это – сама Эллада!

— Мой поэт Филипп, – сказал герцог Фридрих, – воспевая кровать, которую герр Лукас Кранах приготовил к свадьбе герцога Иоанна, оценил его мифологические картины следующим образом:

«И это нарисовал не Парразий, не Апеллес, Аристид или быстрый Протогонес, а превзошедший их Лукас, рожденный в Кранахе, под сияющим небом Франконии».

– Это правда! Правда! – воскликнул посол и кинулся к солидно помалкивающему бургомистру-художнику. – Великий Кранах, позволь мне поцеловать твои божественные руки.

И поцеловал и разрыдался, и ему было подарено одно из повторений «Венеры и амура».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.