Город, изображенный на картине странствующего подмастерья из Кранаха, несомненно, был тем самым городом, где бургомистром досточтимый герр Ионас Юстус. И все сказали: – Да. Это наш город! В том-то и загадка. Всякий, имеющий глаза, был бы вынужден признать: весь город на полотне странствующего подмастерья не уместился. Уместился один дом, а из всего дома подмастерье почтил вниманием... окно.

На подоконнике розовые локотки упираются в подушку, расшитую розами. Эти розы – произведение дамы, чьи розовые пальчики трудились над подушкой, лежащей на подоконнике, который являлся частью окна, окно – частью дома, дом – города, а город, так же как этот дом, окно, подушечка на окне и сама дама, облокотившаяся на подушечку, – всё это было вверено попечению и заботам досточтимого бургомистра герра Ионаса Юстуса. – Да, да, да! – воскликнула, едва взглянув на картину, очаровательная госпожа Хелли, супруга заботливого Ионаса Юстуса, чьи локотки упирались... Ну, об этом вы уже знаете.

– Да, – подтвердил бургомистр и брякнул перед странствующим подмастерьем не десять и не двенадцать, а все-таки двадцать гульденов. А этого вполне хватало на путевые расходы до самой Вены, и подмастерье, расцветая и воодушевляясь, сказал:

– Коли суждено этому миру, в котором лесов больше, чем полей, а полей больше, чем городов, коли суждено этому миру стать одним единым городом, то пусть это будет ваш город, герр бургомистр. Он так опрятен, а жизнь в нем такая разумная! Я бы только пожелал тому городу, который заменит собою весь мир, чтобы вечерами в его домах так же, как и у вас, распахивались бы окна, и дамы, столь же благородные и столь прекрасные, как госпожа Хелли, глядели бы на улицы.

Подмастерье отвесил глубокий поклон и чуть-чуть подмигнул даме, улыбавшейся ему из нарисованного окошка нарисованными губами. Потом он вздохнул, прощально глянул на госпожу Хелли, которая едва-едва перевела дыхание под тугим корсажем, и – в дорогу, в Вену,, ибо он уже имел все для своего ремесла, кроме славы. А слава не пустой звук. Бели уж она есть, то тембр ее голоса точь-в-точь, как у монеток, когда они сыплются из одного кошелька в другой.

Уже через десять минут странствующий подмастерье из Кранаха был за воротами города и сидел в дорожном кабачке вдовой девицы Магды.

И будто бы вдовая девица Магда сама"принесла подмастерью кружку пива и так долго ставила ее перед ним, что все это увидели да и кое-что и услышали.

– Художник, художник, нарисуй мою красоту! – так будто бы сказала вдовая девица Магда.

— Я нарисовал бы тебя, красавица, но где найти такую синюю краску для твоих синих глаз? Где найти алую для таких алых губ? И нет у меня такой белой для белых ручек твоих.

— Эх, художник! Не спеши на ночь глядя в путь, и мы вместе с тобою найдем синюю краску среди синего неба. Сумеешь поцеловать меня, сок губ моих брызнет на твою палитру – вот тебе и красная, ну, а белую...

— Я убью и тебя и твоего проклятого мазилу! – взревел влюбленный кузнец Ганс, вскакивая на столбы-ноги и с такой силой врезаясь головой-котлом в низкий кирпичный свод потолка, что посыпалось красное крошево.

Вот уже десять лет кузнец Ганс ухаживал за вдовой девицей Магдой, и ему, конечно, было обидно услышать то, что услышали все.

— Дуэль? – Художник допил свое пиво, послал воздушный поцелуй даме и обнажил шпагу.

— Э, нет! – хватая Ганса поперек туловища, возразил тиран-папаша. – Ты сначала приладь крылья на ветряную мельницу да перенеси жернов со старой на новую, а уж потом пусть тебя и проткнут из-за какой-то сороки.

— Погоди же, мазила! – взревел кузнец Ганс. – Вот перенесу жернов да прилажу крылышки, уж тогда-то я с тобой и поквитаюсь.

Сдирая головой черную копоть с потолка, Ганс выскочил на улицу, а за ним и его папаша.

— Я так взволнована, – сказала хозяйка и, сверкая белоснежными юбками и ножками, поднялась в жилые комнаты вверх по лестнице, удачно устроенной прямо посреди трактира.

— Может, бедняжке нужно подать стаканчик воды? – забеспокоился странствующий подмастерье и побежал за хозяйкой Магдой следом.

— О нет! Не говорите! Охота на кабана – это слишком серьезно. Человек противоборствует зверю. Невероятно яростное и неукротимо сильное животное – и человек. Два начала: злое и божественное. Выродок природы и творение совершенное... В такой охоте нет игры. Я люблю иное. Скачет зайчишка, и все скачут: собаки, лошади! Все – вихрь!

«Послал господь болтуна», – подумал хозяин охоты, замка и самого герцогства Виттенбергского Фридрих по прозвищу Мудрый.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.