Не хотелось мне ни спать, ни читать, ни писать. Петя остался на реке, Ариша улеглась и в полусне все тревожилась, как бы без Пети кто - нибудь к нам не пришел.

- Бандитов боишься, - сказал я, - какие же теперь у нас бандиты? А если бы целой шайкой напали, погляди, сколько у нас навешано оружия!

- Я не человека боюсь, - отвечала Ариша, - я о зверях говорю, в пустыне же стоим, в лесу, мало ли кто может к нам подобраться.

- Ну, кто?

- Ну, скажем, удав.

- Нет у нас удава.

- Или тигра?

- Да я уже тебе говорил, что никаких тигров нет у нас.

- Мало ли что говорил, а вдруг...

- Перестань же говорить глупости, спи! Долго молчит и, казалось, заснула, но вдруг опять, очевидно, в полусне перебирая всевозможных страшных зверей:

- А выдра?

- Ну, с выдрой, - сказал я, - ничего не поделаешь.

Так трусиха мало - помалу уснула, и я остался совершенно один, без охоты к труду, к чтению, остался один с глазу на глаз с семилинейной керосиновой лампой.

Никогда почему - то об этом не пишут путешественники, исследователи полярных и всяких стран - об этих обязательных для всех молодых и старых, и для тех, кто с ленцой, и для людей с неукротимым характером, и для ученых, и для поэтов, и для всякого рода больших и малых деятелей - об этих обязательных и страшных минутах одиночества и временной совершенной неохоты действовать. В эти минуты не только ничего не боишься и в особенности, как Ариша, каких - то несуществующих зверей, но за великое счастье счел бы сразиться один на один с каким - нибудь тигром. В том - то и дело, что в эти проклятые минуты бывает в душе, как на мельнице зимой: колесо останавливается и обвешивается со всех сторон сосульками льда.

Так и в душе человека: что - то застыло, нет ни страшной тигры, нет и неведомого друга, для которого приготовлена и лежит возле семилинейной лампы моя записная книжка с голубым карандашиком «Пионер» фабрики имени Красина. Вот в преодолении таких - то минут и состоят главные трудности всех пионеров и о них - то никогда не пишут...

Я залез в спальный мешок, привернул лампу, укрылся с головой, оставил себе дырочку для дыхания и, чтобы отделаться от ненужных мыслей и уснуть, стал считать до тысячи. В этот раз я считал счастливо, чуть ли уже не на второй сотне счет начал путаться, как вдруг где - то раздался совершенно отчетливый стук, как в рассказе Тургенева «Стук... стук... стук!...» Через несколько секунд стук этот повторился, и Ариша, очень чуткая во сне, услышала:

- Сейчас, сейчас открою!

И не в шутку стала одеваться. Не раз я замечал: человек - трус невозможный, о страхах только и говорит, а случится в самом деле что - нибудь страшное, и трус забывает все и после сам себе удивляется, как будто во время опасности в нем пробудился другой человек. Но скорее всего Ариша как наша хозяйка успела уже прирасти к нашему дому на колесах и, сама слабая, бросилась на защиту его, как бросается слабая курица на собаку и всегда побеждает врага.

Я велел Арише спокойно лежать, сам же опять зажег семилинейку, быстро оделся и, прежде чем выйти, прислушался.

- Стук - стук! - опять, совершенно как у Тургенева.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.