Рассказ
Ямал гнал упряжку чуть ли не по самой кромке припая. Слева метрах в пятидесяти от него припай кончался, и начинались открытые разводья, начиналось Баренцево море. А справа в тумане дыбились крутые скалистые берега Новой Земли, почти сплошь затянутые ледниками.
В этом году весна ранняя. Еще в марте завернул к ним откуда-то теплый циклон, и море открылось. И хотя в последние дни снова повернуло на мороз, теперь льды уже не свяжешь – разбрелись они по всему морю, сталкиваясь, крошась и самоуничтожаясь. А с гор потекли ледники, плавно, словно со стапелей, спуская в море свои корабли-айсберги.
Конечно, спокойнее было бы держаться ближе к берегу – если льдину оторвет от припая и понесет в море, беды скорее всего не миновать. Не одна горячая голова навсегда затерялась в сумасшедшем крошеве весеннего половодья. Но возле берега ледники искромсали припай, так что очень трудно продираться упряжке среди бесчисленных торосов. Там уж не то что тебя собаки везут, а самому приходится, согнувшись в три погибели, подталкивать нарты, помогая животным. А с краю припай ровный, упряжка бежит по нему легко и быстро. Ямал, хотя и был исконным новоземельцем, но родился на самом юге архипелага среди тундры и все никак не мог привыкнуть к вечным снегам Северного острова, к почти полному отсутствию растительности, к бесконечным нагромождениям льда, которые выглядят совершенно одинаково и зимой и летом. Ему казалось удивительным и почти непостижимым, что этот лед никогда не тает.
Гляциолог Саша Крючков, пытаясь объяснить ему этот феномен, долго рассказывал об испарении, о балансе твердых атмосферных осадков, о каких-то бороздах таяния, якобы имеющих самое непосредственное отношение к образованию вечных снегов.
Из его мудреных объяснений Ямал усвоил только одно: льды и снега вокруг их полярной станции вечны, как мир. А раз так, то выходит, что какой-нибудь ничтожный ледяной холмик, который ничего не стоит за несколько минут расколоть топором, который в его родной тундре растаял бы на весеннем солнце за три часа, здесь пребывает в своем неизменном виде десятки и сотни тысяч лет, во много раз превосходя по древности знаменитую пирамиду Хеопса.
Сделав этот глубокомысленный вывод, Ямал решил как-то использовать эту вечность: не пропадать же ей зря! Бродя в одиночестве вокруг станции, он останавливался возле первого попавшегося ледяного тороса и ножом вырезал что-нибудь, дабы оставить память о себе грядущим поколениям. Чаще всего это была просто коротенькая, скромная надпись, состоящая всего из нескольких слов: «Полярный исследователь Ямал Иванов». А внизу стояла соответствующая дата.
В прошлом году Ямал окончил школу и стал работать у себя дома в рыболовецком колхозе, как его отец и старшие братья. Но, поработав совсем немного, он решил уехать на полярную станцию. Что-то неосознанное бродило в нем, мешая сидеть на месте и заниматься традиционным для ненцев ремеслом.
Попасть на полярную станцию обычным путем очень нелегко, нужно проходить множество всяких инстанций. Но Ямал сумел обойти их. Дело в том. что многие самолеты по пути на север или с севера совершали посадку у них в поселке – всегда требовалось что-нибудь привезти или увезти. Ямал водил" дружбу с летчиками и упросил одного из них, чтобы тот прихватил его с собой поглядеть на полярную станцию. А уже оказавшись там. он ни в какую не захотел возвращаться обратно.
Начальник станции Иван Ефимович, еле сдерживая улыбку, пытался его уговорить:
– Да пойми ты, садовая твоя голова, что не имею я права оставлять тебя здесь.
– Да как же это так! – искренне возмущался парень. – Я родился на Новой Земле, а вы говорите, не имею права. И отец мой Ваули Иванов родился здесь, и дед Вэнвэсота Иванов родился здесь, и прадед Сусуй Иванов, и прапрадед Тайшин Иванов...
Все население станции окружило их, явно симпатизируя парню.
– Иван Ефимович, ну. может, оставим его? Я его буду радиоделу обучать, может, из него второй Кренкель выйдет, – подал голос радист Женька Караваев, а радист, кто знает, это царь и бог полярной станции!
– Я вам не помешаю, – продолжал упорствовать Ямал. – Кушаю я мало-мало, сплю мало-мало, работаю много-много.
В конце концов после долгих уговоров Иван Ефимович, одновременно исполнявший обязанности врача, подверг его строжайшему медосмотру и, найдя совершенно здоровым, оставил на станции к великой радости всех остальных. Так Ямал оказался за несколько сот километров от родного дома, почти у самой северной оконечности архипелага.
Сейчас он возвращался из Медвежьего ущелья, что находилось километрах в трех от станции. В ногах у него лежал карабин и мешок с двумя песцами, которых он только что вынул из капкана.
Из-за туманов уже целый месяц не было самолета, и ребята изголодались по свеженине, так что вся надежда была теперь на Ямала. Хотя-официально он был зачислен на должность повара, готовить он почти совершенно не умел, так что эту обязанность взяли на себя все остальные, а главным образом метеоролог Николай Иванович, который при своей тучности просто не мог не быть отменным поваром.
Зато Ямал оказался прирожденным охотником и рыболовом и выполнял функции мясозаготовителя, благо что на полярные станции не распространяется запрет на охоту, за исключением разве что, как называют на Севере белого медведя.
У себя дома Ямал не раз промышлял нерпу и тюленя и даже хаживал на самую опасную охоту в Арктике – на моржа. Но здесь начальник станции строго-настрого запретил ему морской промысел – очень рискованно ходить на утлой лодчонке среди плавучих льдов, когда на тебя каждую минуту грозит обрушиться с гор безжалостная новоземельская бора. Моторный же катер для этих целей совершенно не годился – ни один зверь не подпустит к себе. Так что вся надежда теперь была только на сухопутную охоту.
Поблизости от их станции водились лемминги – излюбленная пища песца. И хотя песец не часто заходит в такие высокие широты, Ямал упорно бродил по окрестностям, надеясь на удачу. И в конце концов ему повезло. На прошлой неделе в Медвежьем ущелье он обнаружил следы двух песцов – в это время года они обычно ходят парами – и поставил капканы. И, что случается далеко не всегда, попались оба.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.