В вечных снегах

Виталий Злотников| опубликовано в номере №1281, октябрь 1980
  • В закладки
  • Вставить в блог

Ямал представлял себе, как обрадуются сейчас ребята его неожиданной удаче, и покрикивал на coбак:

– Шаман, ты что, заснул?.. Ну-ка, Забава, прибавь оборотов! Лютый, совсем распустил свору! Какой же из тебя после этого вожак!

Надо сказать, что, подобно большинству северян. Ямал был очень молчаливым и застенчивым в обществе людей, но, находясь среди собак или оленей, он давал волю своему красноречию. Впрочем, иначе в Арктике и нельзя. Когда упряжка бежит полярной ночью по ледяной пустыне, каюр обязательно должен подбадривать собак, напевая что-нибудь или просто разговаривая вслух.

Небо затянуло сплошной серой пеленой, так что солнца совсем не было видно. К тому же дело шло уже к вечеру и слегка смеркалось. Впрочем, на Севере понятия утра и вечера очень относительны, там во время таких сумерек свободно можно читать и за сто метров заметить лемминга.

К этому времени ветер отогнал туман к морю, и видимость стала лучше. Если бы не это, то Ямал вряд ли бы заметил хотя и длинную, но совсем неширокую трещину, которая перерезала припай невдалеке от берега возле ледника. Ямал считал этот ледник мертвым и никак не ожидал, что он проснется. Впрочем, трещина показалась ему совсем не опасной, и он собрался спокойно продолжать свой путь и объехать ее стороной – через сотню метров она должна кончиться. Но, вглядевшись повнимательнее, он понял, что лед откололся капитально, целым массивом, и пока он будет объезжать эту трещину, огромную льдину может при таком ветре оторвать от припая и унести в море. Он развернул упряжку прямо к берегу и подстегнул собак.

Перед трещиной Ямал проворно соскочил с нарт и пододвинул их к самому краю, чтобы они не мешали собакам. Если бы собаки были запряжены попарно, цугом, как принято на материке, пришлось бы их сейчас распрягать. Но Ямал всегда пользовался веерной упряжкой, очень распространенной на Новой Земле. При таком способе все собаки оказывались на одной линии, так что им сейчас ничего не стоило разом перепрыгнуть метровую трещину.

Ямал подал команду и подстегнул собак остолом. Но тут произошло нечто непредвиденное. Правый передовик по кличке Ворчун, бывалый пятилетний кобель, неожиданно струсил и ни в какую не соглашался прыгать. Он уперся всеми четырьмя лапами в снег и не пускал вперед остальных. Ямал прикрикнул на него и слегка прошелся по его спине остолом. Лайка жалобно завизжала, но с места не стронулась. Тогда вожак стаи Лютый, почуяв опасность, зарычал и, повернувшись к Ворчуну, злобно оскалил клыки. Ворчун трусливо поджал хвост и, не переставая повизгивать, легко преодолел преграду.

Ямал прыгнул вслед за упряжкой. Но то ли оттого, что он разволновался, то ли оттого, что за эти несколько секунд трещина еще больше разошлась, прыгнул он как-то неловко и угодил ногами в воду. Он тут же выкарабкался на лед, а торбаза так плотно были пригнаны к меховым штанинам, что вода внутрь не попала. Но все равно это разозлило парня, и он с бранью набросился на собаку, а затем выпряг ее из упряжки и стал прогонять от себя.

И хотя Ворчун не понял всего, что сказал хозяин, общий смысл его слов дошел до него: трусам не место в упряжке, а потому он может катиться на все четыре стороны! Впрочем, куда он денется, если на сотни километров вокруг нет ни одной живой души, не считая моржей, тюленей и белых медведей, столь далеких от него по своим интересам. Разумеется, несмотря на запрет Ямала, он вернется на станцию и пополнит ряды «пенсионеров» – так на Севере называют собак, отслуживших свое в упряжке.

Умная лайка, как бы устрашась подобной жалкой участи, подползла на животе к хозяину и стала тереться мордой о его мокрые торбаза, вымаливая прощение за свою минутную слабость. Но Ямал был неумолим. Он простил бы любую другую собаку, но только не Ворчуна. Пользуясь дружбой с полярными летчиками, Ямал уже несколько раз бывал дома и в один из приездов захватил с собой на полярную станцию эту белую, с черными подпалинами лайку. Все предки и все потомки Ворчуна верой и правдой служили многочисленной родне Ямала, так что он никак не мог простить собаке ее трусости – ведь она опозорила не только свой собачий род, она еще опозорила и славный род Ивановых и вообще весь их поселок.

Так что, даже не желая с ней больше разговаривать, Ямал оттолкнул лайку от себя и погнал собак, подталкивая нарты. Теперь им предстояло идти по торошеному льду, так что ни о каком комфорте больше нечего было даже и думать. Когда через несколько минут Ямал оглянулся, то увидел, что Ворчун на некотором отдалении тащится за упряжкой. Ямал погрозил ему издалека остолом и больше уже за всю дорогу ни разу не обернулся.

Скоро в расщелине между двух скал показались огни станции. Ямал подогнал упряжку к домику, где они жили, и, закрепив нарты остолом, чтобы собаки не болтались без дела, вошел в помещение.

Оставив в передней карабин, он прошел со своим мешком прямо на кухню, где Николай Иванович

составлял метеосводку для Большой земли и одновременно посматривал за кипящей кастрюлей, в которой варился консервный ужин.

– Здравствуйте! – поздоровался Ямал, хотя они расстались всего несколько часов тому назад.

– Привет, привет, География! – не отрываясь от своего дела, насмешливо отозвался Николай Иванович. Уже вторую неделю Ямал возвращался с охоты с пустыми руками, и метеоролог подтрунивал над ним. Ямал никому не рассказал о том, что обнаружил следы песцов: а вдруг охота сорвется!

А Географией метеоролог называл парня потому, что тот носил имя полуострова. И сколько ни втолковывал ему Ямал, что у него обычное ненецкое имя и что просто по случайному совпадению такое же имя дали полуострову, как, допустим, великой сибирской реке дали русское имя Лена, Николай Иванович или не понимал этого, или скорее всего делал вид, что не понимает. Он с самым серьезным видом пытался убедить парня в обратном: что, мол, не полуостров носит человеческое имя, а что он, человек, носит «географическое» имя.

– Однако где Женька? – спросил Ямал.

– У себя в рубке, где же ему еще быть! – ответил Николай Иванович и, дописав несколько цифр, поднял голову.

– Что это у тебя? – спросил он парня, подозрительно разглядывая мешок, в котором явно обозначались конфигурации каких-то неопределенных предметов.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены