В парке старинном…

А сам дворец... «Вот сейчас ты увидишь дом, – нетерпеливо поворачивается к Долли Анна. – Это еще дедовский дом, и он ничего не изменился снаружи.

– Как хорош, – сказала Долли, с невольным удивлением глядя на прекрасный с колоннами дом, выступающий из разноцветной зелени старых деревьев сада».

Таким увидел богородицкий дворцово-парковый ансамбль уже в семидесятых годах прошлого века Лев Николаевич Толстой, когда познакомился на охоте с тогдашним хозяином поместья, министром путей сообщений А. П. Бобринским, внуком первого владельца усадьбы. На страницах «Анны Карениной» не раз заходит речь об этом дворце и парке, ставших в романе имением Вронского.

В ту пору двухэтажный белокаменный особняк на приподнятом цоколе полуподвала казался необыкновенно высоким среди окружавших здание насыпных террас и флигелей. Восхищенный взор путешественников долго следовал за легкими изгибами бельведера и выступавшими по всей длине фасада овальными залами. Они неприметно стекали в боковые закругления каменной лестницы, а спускавшиеся к пруду земляные ступеньки террасы повторяли все тот же рисунок овала, органично вписывая все здание в холмистый рельеф местности.

План небольшого регулярного парка в духе французского классицизма, правда, несколько смягченный избранным лейтмотивом – плавными линиями, Старое присовокупил к проекту усадьбы. Однако тут уже начинается творчество Болотова.

По должности управителя богородицких земель он, естественно, интересовался ходом строительства и, захваченный старовским замыслом ансамбля, согласился возглавить разбивку парка. Судьба посылала ему удобный случай реализовать давно выношенные им идеи художественного вмешательства в пейзаж на больших территориях в комплексе с их хозяйственным использованием.

Предложенный Старовым проект для этой цели не годился, и Болотов смело пошел собственным путем, предвосхитив 250 лет назад одну из важнейших задач современной ландшафтной архитектуры.

Охрана и приумножение природных богатств страны – направление, начатое Петром Первым и подхваченное затем Ломоносовым и Нартовым. Именно так расценивал свои парковые «затеи» Андрей Тимофеевич Болотов.

Еще до знакомства с книгой видного теоретика садово-парковой архитектуры датчанина Христиана Гиршвельда он пришел к отрицанию регулярного стиля, непригодного, по его разумению, для русской усадьбы средней полосы.

Гиршвельда Болотов уважал, но отнюдь не склонен был механически переносить рекомендации его на отечественную почву, полагая необходимым «добавлять нечто от себя».

«Мы находимся ныне в таком состоянии, – писал он, – что во многих вещах не уступаем нимало народам иностранным, а с некоторыми в иных вещах можем и спорить преимуществах».

Болотовский парк наглядное тому доказательство.

...Увязая в сугробах, день за днем без устали

обходил старейший ученый окрестности, намечая, «чему бы которое место способнее и где обделать сообразно с новым видом бугры и горы» для задуманных им торжественных утренних, полуденных и вечерних сцен.

Едва сошел снег, на расчищенные площадки начали свозить деревья. По плану Болотова их предстояло высадить несколько тысяч. За весну не управились. И Андрей Тимофеевич, которому не терпелось поскорее дать парку «образование и вид», отважился продолжить начатое летом, впервые, быть может, осуществив посадку деревьев с уже развернутыми листочками.

Рискованное предприятие удалось благодаря обильному и умелому поливу. Причем Болотова не смутило отсутствие поблизости водных источников, и он, проявив себя также отличным дендрологом, заставил работать грунтовые воды.

Мало того, Андрей Тимофеевич загорелся мыслью создать в парке уникальную водную систему с террасными прудами и водопадом. Отыскав в двух верстах отсюда меленький ручеек, он повел его русло по косогору к нужной отметке, придумал хитроумные перепуски. Грунт оказался слишком рыхлым, вода уходила в землю. Но Болотов и тут не отступился. Залежи синей глины подсказали ему оригинальное решение – выложить тонкими прочными пластинами дно и стенки ручейка, а сверху присыпать песком. Водовод получил надежное ложе и вместе с тем естественный вид...

Строительство парка продолжалось не один год. Но уже летом 1774 года холмистые берега Большого богородицкого пруда оделись нарядными рощами и перелесками, которые чередовались с солнечными полянами. В трех искусственных прудах вода была настолько чистой, что там заплескалась даже серебристая горная форель и другая редкая рыба, разводимая Болотовым. За дамбой нижнего пруда, украшенной молодыми липками, выросло несколько насыпных островков, их связали поэтичные мостики. Искрящейся алмазной пылью каскад водопадов с разноцветным, как в Петергофе, дном довершал пейзаж вокруг Каменного павильона.

Сам павильон Андрей Тимофеевич воздвиг тем же летом, руководя раскопками Песчаной горы. В ее плотных, цветных отложениях он распорядился вырубить сводчатые пещеры с колоннами в красных прожилках, а снаружи велел разбросать в художественном беспорядке глыбы песчаника, так что они напоминали какую-то древнюю «руину».

Август и сентябрь Болотов посвятил еще одной парковой жемчужине – гроту. Отвергнув традиционный наземный павильон, изобретательный зодчий велел опустить в старый погреб на месте сгоревшей за год до того Поповской слободы четырехугольный сруб, прикрытый небольшим восьмиугольным сводом. Сырую штукатурку стен усеяли толченой слюдой, ракушками и посеребренными орехами. Все это покрыли лаком. Световой эффект получился неописуемым. Вдобавок для большей «куриозности» в фонарь свода вмонтировали своеобразный перископ, позволявший посетителям любоваться городом и Большим прудом.