С вечера ветер ломился в стекла, но облака не показывались. В любом другом городе можно было счесть, что дождь и морось миновали его стороной, но только не в Петропавловске-Камчатском. Поэтому уже за полночь, когда почернели окна соседних домов, я все же вышел из подъезда. Звезды были по-прежнему ясны, зато из-за Сухарной сопки, в полукилометре от меня, выползал светлый язык тумана, на глазах заполняя низину улицы. Поначалу туман стлался только у подножия горки, но с каждой минутой он взмывал все выше и выше, пока не «запеленал» еле различимую на фоне звезд за последними городскими кварталами гряду вулканов. Первым канул из виду Козельский, самый близкий к океану. Горнолыжникам, которые завтрашним субботним утром наверняка отправятся на его вечные снега, повезло. Облако к утру исчезнет, зато изведет комаров, которым негде будет укрыться от холода на шлаковых и снежных полях вулкана.

Вслед за Козельским пропала из виду двухкилометровая Авачинская сопка, а еще через полчаса полностью скрылся в мареве соседний конус Корякского вулкана.

Утром я увидел, что красноватый конус Авачи заблистал от снега. Надо было запомнить дату. потому что есть наивная, но нередко сбывающаяся примета: выпал снег на Авачинском вулкане – ровно через сорок суток жди пурги в Петро-павловске-Камчатском. Примету я проверял уже двенадцатый год. Иной раз предсказание сбывается день в день. Иной раз циклон вместе со снежными зарядами запаздывает или набегает пораньше. Но чаще всего снег хотя бы раз непременно запорошит улицы к октябрьскому дню очередной годовщины первого появления на рейде Авачинской бухты пакетботов Витуса Беринга и Алексея Чирикова, дню рождения моего города, вставшего на грани России и Тихого океана.

Петропавловск-Камчатский вытянулся сегодня почти на двадцать километров от причалов колхоза имени В. И. Ленина до судоремонтной верфи. Дальше город еще не забрался, да и тянуться ему на восток уже некуда. Там утесы, метящие выход из Авачинской бухты, «ворота», как прозвали их еще при Беринге. За «воротами» – уже Тихий океан.

Основателем города считается Беринг, но задолго до того, как пакетботы «Святой Петр» и «Святой Павел» сошли со стапелей в Охотске и отправились на Камчатку, в этой гавани, первой на пути грядущих странствий, на лесистых берегах Авачи уже стучали топоры. Штурман II Камчатской экспедиции Иван Елагин вместе со своими матросами уже ладил первые дома поселка, названного потом Петропавловской Гаванью. Но и Елагин явился сюда отнюдь не по одному наитию. Россияне, пришедшие на Камчатку более чем полувеком ранее, принялись обживать полуостров всерьез. Задолго до штурмана и его ватаги на дремучие берега вышел казак Родион Преснецов и с ним еще двадцать два человека, посланные за какой-то надобностью из Верхне-Камчатского острога на юг полуострова через восточное океанское побережье. Было это в 1703 году.

Казаки отправились в путь с Камчатки накануне осени. С припасами у них было не густо, видно, надеялись прокормиться охотой, но океан исходил штормами, дичи не было, только от щедрот своих прибой оставлял на гальке длинные желто-зеленые ленты морской капусты. Тем они и жили, пока в сентябре не оказались в защищенных от ветра распадках среди сопок Авачинской бухты. Люди немного передохнули, и отряд отправился дальше.

Ни Преснецов, ни казаки его, понятное дело, ведать не могли, что когда-то уйдут отсюда в океан корабли Беринга, что на этом рейде прогремят якорные цепи многих знаменитых парусников, что побывают здесь «Дискавери» и «Резолюшн», завершавшие экспедицию погибшего на Гавайях Джеймса Кука; «Буссоль» и «Астролябия» Жана Франсуа Лаперуза; «Надежда» первого русского плавателя вокруг света Ивана Крузенштерна; что парижский коммунар и знаменитый географ Элизе Реклю отведет бухте «право лучшего порта на свете» и что в наши дни тысячи окон будут отражать свои огни в ее водах, а десятки судов будут разом покачиваться на ее рейде.

... Мы с товарищем яхтсменом-любителем Юрием Назаровым кружили по бухте под крохотными треугольничками парусов до темноты. Вечерний ветер вынес яхту к маленькому заливу неподалеку от рыбацкого поселка Сероглазки. С рейда наш костер, отделенный от городских огней темной полосой безлюдного берега, наверное, смотрелся одинокой искоркой. Неподалеку промчалась моторка. Пенистый след от винта почему-то искрился зеленью. Проверяя догадку, я швырнул в воду попавшийся под руку камень. Темнота полыхнула в ответ зеленоватой вспышкой. Мы спустились к воде, окунули в нее ладони. По ним разбежались искры. Вдалеке прошел буксирный катер, тоже оставляя за собой светящуюся полосу.

Крохотные водоросли, расплодившиеся в воде за непривычно теплые для Камчатки недели, излучали призрачный свет. Нечаянный фейерверк никак не мог наскучить. Наконец, когда в океане забрезжило утро, бухта погасла, а на противоположной ее стороне выступили из полумрака остроконечные мысы, напоминавшие окаменевших китов.

– Ты какой уже год здесь? – спросил я Юрия.

– Шестнадцатый, – ответил Назаров.

– А на материк не тянет?

– Но ты же и сам больше десяти лет не уезжаешь... Как с этим всем расстанешься? А?

Я вспомнил его графические листы (товарищ мой – главный художник Камчатского театра). На них пурга, обернувшись невиданным, фантасмагорическим зверьем, обвивала балконную решетку; вулканы, мудрые, как египетские пирамиды, протыкали небо, исчерченное следами самолетов; крутая океанская волна мотала утлые парусники... Как расстаться? – об этом задумывается чуть ли не каждый, пусть даже заехал он на берега Авачи случайным туристом. Едва под крылом Ил-62, заходящего на посадку, привидятся гладь океана с белыми, еле различимыми с высоты скобочками бурунов и карабкающиеся по ощутимой с воздуха крутизне суда, чувствуешь, как что-то начинает твориться с тобой. Потом, сойдя с трапа, завороженно заглядишься на сахарные головы вулканов, часом позже почувствуешь запах соленой воды и заприметишь частокол мачт у причалов. И будешь не раз откладывать заранее намеченный день отъезда.

«...Умеющие разрешать загадки жизни почти всегда остаются в Сибири и с наслаждением в ней укореняются. Впоследствии они приносят богатые и сладкие плоды», – писал Достоевский. В его время еще не различали Сибирь и Дальний Восток, поэтому слова писателя впору отнести и к земле, о которой ведем наш рассказ.

Говорят, что какой-то матрос из экспедиции прославленного мореплавателя Василия Головнина, отзываясь о Камчатке девятнадцатого столетия, буркнул себе под нос: мол, не иначе как тут сам черт лагерем остановился. В каждой шутке есть доля правды. Летом здесь холодно и туманно, и не так часто выберешь субботу для парусной прогулки. Зимой – пурга за пургой, и весь город рассечен снежными надолбами. Штормы, способные и современные океанские суда играючи выбрасывать на берег Авачи. Я помню одну такую бурю. Спасательные буксиры добрую неделю не могли стянуть с городского пляжа выброшенные на песок траулеры.

Землетрясения, которые то и дело тревожат покой полуострова. Чем же объяснить загадку привязанности к этой земле, которую и в малой степени не растолкуют перечни льгот для районов, приравненных к Крайнему Северу?..

Может быть, корни этой привязанности нужно искать еще задолго до тех лет, когда население Петропавловской Гавани стало более или менее постоянным?

Экспедиции Кука и Лаперуза были тепло встречены местными жителями, но, когда во времена Крымской войны англо-французская эскадра ворвалась в Ава-чинскую бухту, скудный гарнизон гавани оказался наготове. Незадолго до этого крохотный краесветный город, встревоженный вестями о начавшейся на другом конце Ойкумены войне, встречал фрегат «Аврору». В перуанском порту Кальяо англичане и французы попытались было задержать «Аврору», предчувствуя, что вот-вот придут вести о войне, но командир фрегата капитан-лейтенант Иэыльметьев все же выскользнул из ловушки, затерявшись от преследователей в океане. Приход «Авроры» и решил впоследствии исход петропавловского боя. Матросы, казаки, простые горожане выдержали затяжную бомбардировку корабельных орудий с рейда, и, когда красные мундиры английских солдат показались на гребне Никольской сопки, защитники Камчатки штыковой атакой сбросили их на берег, к баркасам, еле-еле успевшим доставить уцелевших под защиту корабельных орудий.

Артиллерийскую батарею одного из героев боя, погибшего от ран лейтенанта Александра Максутова, уже в наши дни реконструировали на берегу. В память о храбрецах было решено не рубить ни единой березы на Никольской сопке. Обычай этот сохранялся до последних лет. И до сих пор находят по берегам пушечные ядра, оставшиеся в земле после обстрелов англичан и французов. А в честь камчатской «Авроры» ее именем позднее назван другой корабль. Звездный час этого крейсера наступил осенью 1917 года.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.