ОТ МОЕГО пребывания в коммуне при заводе Ильича у меня осталось впечатление, что коммуна еще переживает свой «героический» период.
Коммуна - стопроцентная: весь заработок - получает ли парень 45 или 80 рублей - отдается в общую кассу. Мой вопрос: «не думают ли ребята, что такой порядок может привести к недовольству и даже к выходу из коммуны лучше зарабатывающих», - вызвал горячее отрицание.
Они не подходят к коммуне только со стороны материальной выгоды. Еще при основании коммуны, когда в ячейке шли дебаты, организовать ли для нуждающихся в жилище комсомольцев коммуну или просто общежитие, остановились на первом, ибо коммуна не только разрешит жилищный вопрос, но и будет «вроде общественной работы». Бурным негодованием встречены были и мои ехидные следовательские вопросы насчет употребления в обиходе коммуны 40 и слишком крепких выражений. Ребята пылко уверяли, что теперь они совершенно не пьют. Один выпил, когда ездил по шефским делам в деревню - соблазнили товарищи, - и то был ему хороший нагоняй.
Парень с пестрой круглой физиономией, присяжный оратор коммуны, честно признался, что ему тоже был выговор за обильное упоминание «матери», и с тех пор он воздерживается, - все же как - то стыдно.
- Врет, врет, - закричал другой в синей майке без рукавов, открывающей прекрасные мускулы рук, - все равно ругается.
Ячейка и коммуна стоят на точке зрения недопущения беспартийных в коммуну.
Мотивировка - могут развратить коммуну. Я утверждал, что и комсомольцы - отнюдь не агенты, но слеплены из того же теста, что и беспартийные - это, во - первых, а, во - вторых, - беспартийного отвлекает от комсомола нездоровая обстановка жизни, и гораздо действительное всякой агитации будет привлечь его к ячейке через разумный быт. В ответ секретарь ячейки, пришедший откуда - то с большущей связкой книг, рассказал мне мрачную повесть о гибели коммуны, где виной, по его мнению, были исключительно беспартийные. Это было в мужской коммуне, насколько помню, при заводе «Гужом».
Жили там сперва одни комсомольцы, и все было хорошо и гладко. Но вот случилось им принять 2 - х беспартийных. Последние смотрят на коммуну не как на «общественную работу», а как на место, где можно поспать, поесть и больше ничего. По вечерам, когда комсомольцы работали в клубе или коллективно читали газеты у себя дома, они уходили в ближнее общежитие к девчатам.
- Каждый вечер? - спросила я.
- Каждый вечер, подтвердил рассказчик. - Ну, ведь беспартийные. Комсомольцам, конечно, стало завидно. Глядишь один, другой, а там и все стали пропадать у девчат.
Так и развалилась коммуна.
В общем, по словам коммунаров, живут они дружно; склок никаких не бывает. Позиций сдавать отнюдь не собираются, но вполне удовлетворены такой постановкой коммуны, какая существует теперь.
КОММУНА «Ленинский закал» тоже переживала свой героический период, когда матери всей округи, укоряя своих дочерей в лени и неаккуратности, ставили им в пример все тех же коммунарок. Но когда я пришла в коммуну, первобытная белизна подушек успела уже потускнеть под разлагающим дыханием жизненных будней, а портреты вождей грустно накренились на - бок и характерный профиль Троцкого чуть выглядывал из - за полотенца, повешенного на гвоздик, поддерживающий портрет.
Коммуна «Ленинский закал» помещается в небольшом деревянном доме, и проникать в нее надо через темные сени и полутемную кухню. Первая комната - читальня: шкаф, стол с газетами, тут же висит бесконечное количество шуб и разбросаны головные уборы. Во второй комнате 8 кроватей всех видов и возрастов - от новеньких деревянных до облупленных и подвязанных веревочкой железных коек. При моем приходе между кроватями на древнем стуле сидел тощий человек в зеленой форменке, среди целой кучи девчат.
Человек оказался прикрепленным к коммуне от райкома и в данный момент убеждал не ездить на Рождество в Ленинград, не тратить денег попусту, а лучше устроить радио - приемник, - устраивая радио, приближаешь коммунизм.
Девчата широко вздыхали и переглядывались, - им хотелось проехаться.
Но когда прикрепленный намекнул, что в связи с поездкой они обязательно пропустят день другой и с неделю будут работать вяло, так что пострадает производительность труда, гражданские чувства восторжествовали: поездку решили отменить.
Парень поднялся. Его гурьбой пошли провожать, и со мной осталась одна девушка в черном платье с короткими рукавами.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.