ПОСЛЕ комсомольского собрания в селении Зонкари, парень в рабочей кепке, с провинциальными глазами - вожатый пионер - отряда - пригласил нас к себе домой. Мы втроем - он, мой спутник и я - поднимались вверх по ледяной тропинке, к его дому. Хозяин опережал нас и, очевидно, был рад гостям. Через пять минут мы были «во дворе», но, признаться, даже подобия двора я не увидел: ни плетней, ни забора, ни тына, абсолютно ничего.
Нас проглотила черная пасть сакли. Внутренняя обстановка очень бедна. Двери, окна, потолок и стены словно вымазаны мазутом - все это закопчено сажей из очага. Я заговорил с молодежью. Хозяйка, старуха лет 60, стояла у стола с гордым сознанием своего достоинства. Не знаю: или она хотела показать, что она хозяйка дома, или же просто хотела принять гостей и обиделась, что начали говорить не с ней. Вскоре на столе появились обычные осетинские угощения.
Принявшись за еду, я мельком глянул на край стола: там лежала стопка книг - политграмота, история комсомола и др. Эти книги удивляли и радовали в обстановке сакли.
Семья Майора, так звали нашего хозяина, состоит из 10 душ. Пять братьев, из них один - в Красной армии. Отца нет. Весь их земельный надел выражается в 1/4 гектара земли. Из - за нехватки земли они мечтают переселиться в Терскую область. А пока подрабатывают на лесных промыслах, уходят на заработки в город и пр.
Спрашиваю:
- Нет ли у вас в семье каких - нибудь ссор, ругани?
Старуха улыбается и отвечает:
- В нашей семье крепкая дружба. А кто будет спорить и ссориться, того мы выселим из дому.
Но на самом деле в семье не все было ладно. Майору пришлось повоевать как следует. «Культурную революцию» в своей семье он осуществлял практически с боем. Двадцать - тридцать лет в сакле дымил очаг. Сажа красила, словно краскою, всю комнату, ею была покрыта вся утварь, ею же дышали. И люди привыкли к этому, как к вполне естественному. Майор настоял на своем: очаг был разрушен, а вместо него появилась железная печка.
Сам Майор рассказывал нам, поблескивая глазами:
- У нас в доме также не было окон, жили в темноте. Я, как комсомолец, заставил пробить в доме окна. Теперь у нас три окна и светло.
Это он говорит с гордостью, потом мечтательно добавляет:
- По хозяйству я стараюсь улучшить скот. Есть у меня одно желание: построить настоящий дом, в котором можно было бы жить разумному человеку.
Советы Майора вызывают в семье ссоры, но в большинстве случаев с ним соглашаются, и Майор постепенно переворачивает семейный быт.
Разглядев внимательнее комнату, я заметил на стенах - в левом восточном углу ее - куски ваты. В этом углу, по поверяю, живет «хозяин» того места, где построен дом... Дома молится одна старуха. Остальные - нет. О комсомоле старуха говорит:
- Комсомол хорош. Если б он был плох, в него бы никто не записывался; он делает полезное дело: комсомольцы становятся культурными. На сына я раньше серчала, что он не молится богу, а теперь уже нет. Майор молодец: раньше очаг у нас дымил, выедал глаза, а теперь, когда печка - стало совсем хорошо.
Старуха говорила, а у столба стояли невестки и довольно искусно вязали из нескольких ниток, намотанных на пальцы, носки (циндата).
- Плохо, - продолжала хозяйка дома, - товары теперь дорогие, а раньше были очень дешевые. Бедные мы. Когда убегали от меньшевиков, то они разграбили все.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Лицо классового врага. Записки Иваника
Письмо из Киева