– Хорошо.
Мы распахнули двери правительственного салона и вошли в светлый, просторный зал, уставленный мягкими креслами, диванами, столиками. На стойке вдоль стены – стаканы с соком, виски, пивом. Человек двадцать встали со своих мест и испуганно разглядывали нас. Пу-и, которого я знал по фотографии, продолжал сидеть. Наконец, поставив недопитый стакан на столик, поднялся и он. Автоматчики тем временем заблокировали окна и двери. Я вышел на середину зала.
– От имени Советского правительства предлагаю вам капитулировать (Пуи отвернулся к стене), прошу сдать оружие.
Министры Маньчжоу-Го по очереди подходили к столу и складывали пистолеты.
– Господа, – я обращался непосредственно к императору, – прошу сдать все оружие.
Он понял, подошел к дивану, откинул подушку, достал небольшой с инкрустированной рукояткой пистолет и, подержав на ладони, бросил его в кучу остального оружия. Я не психолог, но вряд ли ошибусь, утверждая, что в ту минуту Пуи. был близок к самоубийству. Не знаю, что помешало ему тогда, наше присутствие или рассудок, но
он не мог не понимать, что это конец. Конец политический, духовный, физический. Но уже через десять минут он с тревогой в голосе, нервно теребя пуговицу пиджака, спрашивал: сохранят ли ему жизнь? Мой ответ успокоил его (Пу-и был всего лишь марионеткой, его действиями управляли из Токио, оторванный от питающей его среды, он был не опасен), император как на духу сообщал мне все, что могло заинтересовать нас в ту минуту. Он назвал каждого из членов кабинета министров, находившихся в зале, сообщил, где спрятана правительственная документация, какова численность Мукденского гарнизона, коротко охарактеризовал настроения в среде японского генералитета и в марионеточных войсках, ответил на ряд вопросов представителя наших разведорганов.
Задерживаться долго в аэропорту не имело смысла, предстояло главное – заставить командующего 3-м японским фронтом подписать приказ о капитуляции. Усироку Дзюн позвонил в штаб и предупредил о том, что сейчас приедет с представителем русского командования. Думаю, что предупреждение это запоздало, город уже знал о десанте, связные донесли, что местное население приветствует наших солдат как освободителей, японская администрация настороже, ждет исхода наших переговоров с командующим. Оставив охрану у дверей правительственного салона, я с группой офицеров еду в штаб фронта. Предварительно связываюсь по рации с Малиновским и сообщаю о своих намерениях. Маршал дает «добро» и предупреждает о возможных провокациях. Заканчивает словами:
– На всякий случай держите в воздухе авиацию. Наши танки идут на Мукден.
Я знал это. Знал, что в эти минуты обо всех событиях в Мукдене, крупнейшем военно-промышленном центре и узле коммуникаций противника, докладывают главнокомандующему советскими войсками на Дальнем Востоке маршалу Василевскому и дальше, в Москву. Знал, что на поддержку к нам рвутся передовые части фронта, готовятся новые десантные отряды. Но пока нас здесь только 225 человек.
На улицах Мукдена много народа. Китайцы машут национальными флагами, бегут за машинами, не обращая внимания на военное оцепление и тумаки японских жандармов. Они приветствуют нас, радуются своему освобождению.
В штабе нас уже ждали. Более двадцати генералов из управления штаба, командиров близлежащих укрепрайонов, дивизий и бригад Мукденского гарнизона выстроились в вестибюле. Первым делом я приказал поставить у главного входа наших автоматчиков и никого не выпускать без моего разрешения. Усироку Дзюн представил мне всех генералов и предложил пройти в его кабинет. Мы поднялись выше этажом и оказались в просторной, обставленной строгой мебелью комнате. «Дома» Дзюн сразу оживился и попытался разыграть из себя радушного хозяина.
– Что будем пить, генерал? – спросил он, улыбаясь.
– Сначала дело, – ответил я.
Заняв место за его столом, я предложил японцам сесть. Незаметно передал маленькую ракетницу адъютанту и показал взглядом на балкон. Он кивнул, и вышел. В случае необходимости по моему сигналу адъютант должен был дать знак нашей бомбардировочной авиации, барражировавшей над городом. Тогда же начнется атака на стратегические объекты. Но как мне не хотелось такого исхода. В результате бомбардировки могло пострадать мирное население, были бы разрушены промышленные предприятия, столь необходимые для восстановления экономики разграбленной японцами страны.
Я встал и прочел проект приказа о капитуляции: «Во избежание бесцельного кровопролития японские войска должны немедленно прекратить сопротивление и приступить к организованной сдаче в плен. Генералам и офицерам разрешается оставить при себе холодное оружие, все остальное вооружение – техника, автомашины, танки, самолеты, боеприпасы – должно быть передано представителям советских войск. Важнейшие объекты в Мукдене и окрестностях, как-то – аэродромы, мосты, железнодорожный узел, телеграф, банки и другие объекты, подлежат передаче подразделениям десанта немедленно... Всем японским военнослужащим гарантируются жизнь, медицинская помощь, продовольственное обеспечение. Власть переходит к представителю Советского командования»...
Кончив читать, я посмотрел на генералов. На их лицах растерянность, страх, злоба, угодничество. Все, кроме спокойствия. Добавляю:
– Господа, на подходе к Мукдену наши танковые соединения. Харбин взят, японские войска сдаются по всему фронту. Выход один – издать приказ о капитуляции.
Пауза. Генералы переглядываются, Усироко Дзюн опустил голову, напряжение достигло предела. И вдруг резкий, как хлопок, вскрик:
– А если мы откажемся сложить оружие?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.