Расшвыривая раскаленные звезды, в ковш падала сталь. Несколько часов назад были жидкий чугун, сдавленные прессом металлический лом и стружка, сероватый агломерат и брикеты ферросплавов. А сейчас, преобразившись, прокипев в дикой жаре мартена, лилась готовая сталь. Виктор Болотов знал ее марку и назначение. Дать ее точно такой, как требовал заказ, – в этом и заключалось искусство сталевара. В ней было шестьдесят три сотых процента углерода, ноль пятьдесят марганца, ноль семнадцать кремния... Смешанных как в аптеке, только не стерильной пластмассовой лопаточкой и не на сверхчутких весах, а в трехсоттонном чреве печи, в которой он манипулировал, словно фокусник, то сбавляя, то увеличивая подачу кислорода и топлива, подсыпая окислители, давая те или иные прибавки. Теперь он выдавал заказ. Первый.

Самостоятельный. Точный до микрон. Ликовала душа. Грудь теснила радость. Узнает об этой плавке отец, потом Сережка, когда подрастет. Видно, и он испытает такое, если станет сталеваром, как дед и отец.

Виктор отошел от печи. От пережитого волнения, от нервотрепки ослабли ноги. Он присел на скамейку у бачка с водой и положил на колени каску. Усталость накатывалась и отступала, как волны. Завтра станет легче, но сегодня он вымотался, будто одолел огромную вершину. А ведь к этому дню шел! Постигая ремесло огневого дела в разнорабочих, подручных, шел долго. Так же долго, как шел к нему отец.

...Горела степь. Тяжелый и неподвижный воздух висел над землей. Неубранные хлеба давно полегли, и от них остро пахло пережаренным зерном, травой, иссохшейся в зное, пеплом.

Мелкая пыль жгла подошвы. Пыль взрывалась под шагами и висела в полуметре, не в силах подняться выше. Петр Болотов жалел, что не взял запасных ботинок. Их выдавали сталеварам вместе с робой и шляпой из шинельного сукна. Но кто знал, что грубые, крепко сработанные бутсы сносятся раньше, чем ослабнет духом и телом живой человек!

Сзади и по бокам грохотал фронт. Война вплотную подступила к Донбассу, к металлургическим Макеевке и Енакиеву. Мартены не успели взорвать, попросту залили водой. Семьи остались, на сборы не оставалось времени. И теперь топали по сухой и жаркой степи, одуревшие от жажды.

Петр Болотов работал в Енакиеве на металлургическом заводе, одолевал ступеньку за ступенькой в жаркой рабочей карьере, через месяц-другой обещали дать самостоятельную работу сталевара. Но тут началась война, а с нею и этот страшный отступ.

У Дона врагов ненадолго, правда, но задержали. Из беженцев собрали команду и направили в Сызрань под Куйбышев. Надо полагать, людей, занятых до войны в металлургии, с самого начала намеревались использовать на заводах, но какой-то путаник послал их в военную автошколу. А когда хватились, новоиспеченных шоферов уже хотели отправить на фронт. Приказ отменили, и вместо запада поехали металлурги опять на восток.

Соблюдая военную тайну, никто не говорил им о конечном пункте, но предположения оказались верными – попали донецкие сталевары в Нижний Тагил, который, по словам Мамина-Сибиряка, «широкой картиной развернулся у самого подножья Урала, как самое близкое и самое дорогое его каменному сердцу дитя».

Когда Петр Болотов со своими товарищами пришел на завод, все цехи и участки уже работали по распорядку военного времени. На боевой лад перестраивались мартены. Они осваивали выпуск броневой стали. Тысячи металлургов уходили на фронт, на их место вставали древние старики, как доменный мастер Степан Дружинин, который вернулся в цех после того, как уже проработал в нем свыше сорока пяти лет; подростки, как партизанский сын Женя Бровин, быстро овладевший специальностью строгальщика и на вахте в честь 25-летия комсомола выполнивший задание на тысячу процентов; женщины, как горновая Фаина Шарунова, вставшая к огневой работе у домны, куда даже мужчин допускали далеко не каждого.

Перед мартеновским цехом стояла трудная техническая проблема. В то время работали лишь две печи, третья строилась. Вторая печь, переделанная на кислую подину, могла давать броневой металл, но не было на комбинате нужных изложниц. Да и прокатный стан, привезенный из Ленинграда, еще только монтировался в бандажном цехе. Временно варили дуплекс-процессом шарикоподшипниковую сталь и разливали в квадратные изложницы. Через некоторое время получили листовые изложницы и только тогда приступили к варке броневой стали.

Но фронт требовал все больше и больше техники. Что делать! Каким образом увеличить скорость плавки! Такие вопросы встали перед тагильскими металлургами, в том числе и перед Петром Болотовым.

Поначалу решили отказаться от дуплекс-процесса, и переделать мартеновские печи на основные, и варить броню методом диффузионного раскисления. Однако этот способ не оправдал надежд. Продолжительность плавки достигала 12 – 14 часов.

Требовалось упростить технологический процесс и сократить время плавки, даже рискуя в какой-то мере снизить качество. Академики, инженеры, сталевары бились над этим и все же справились с задачей. Бригада комсомольца Виктора Есина провела первую скоростную плавку. Это была настоящая победа. У Виктора Есина, Егора Калашникова, Андрея Галганова учился Петр Болотов.

Работали по 12 часов без выходных и отпусков, на голодном пайке. После изматывающей смены у печей шли на субботники, грузили руду, собирали металл, разгружали вагоны с углем. И так день за днем, месяц за месяцем...

Особенно трудно давалась, к примеру, разделка закозленного отверстия. Кислорода в баллонах не хватало, приходилось вручную, ломом и кувалдой, разделывать отверстие. Случалось, бригада так выбивалась из сил, что не могла вскрыть печь. Приходила новая смена, и только она выпускала плавку, а обессиленные люди первой смены тут же в цехе валились с ног.

Но танки «Т-34», сделанные из броневой стали тагильцев, шли и шли на фронт. Их хвалили танкисты, просили слать больше. И сталевары открыли лицевые счета сверхплановой продукции. Накопленная по тонне сталь складывалась в сотни, тысячи тонн, превращалась в танки, самоходные орудия, бронетранспортеры, сколачивалась в танковые бригады и громила врага в кровопролитных сражениях.

Сталевар Петр Болотов самостоятельно дал первую плавку в апреле 1943 года. В это время весь трудовой Урал создавал добровольческий тан-

новый корпус. На трудовые сбережения сверх государственного задания, начиная от танка и пушки, кончая иголкой и пуговицей, комплектовалась стальная колонна машин и людей. 10-й уральский добровольческий корпус принял боевое крещение на Курской дуге и, покрыв себя неувядаемой славой, стал одним из ударных гвардейских соединений Советской Армии.

В этом корпусе воевала и сталь Петра Болотова. Он был одним из многих людей, в чье сознание вместе с революциями, пятилетками, войнами прочно входило слово «надо». «Надо» – и строился завод на каменистом пустыре. «Надо» – и человек закрывал своим телом вражескую амбразуру, как это сделал уралец Григорий Кунавин, освобождая польскую деревню Герасимовичи, и о ком до сих пор учителя рассказывают там на первом уроке и первоклассники выслушивают этот рассказ стоя. «Надо» – и смертельно раненный комиссар из Пермской танковой бригады Сергей Куранов, не в силах произнести слово, пишет на клочке бумаги: «Перед лицом долга... Перед живой жизнью я презирал и презираю смерть... Прощай, Родина...» «Надо» – и люди сутками не выходили из цеха, чтобы выполнить важный заказ. Подобную поистине огромную нравственную, вершину одолел и Петр Болотов, когда поставил перед собой великую цель – освоить скоростное сталеварение.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.