Утром его разбудила Лелька. Обычно он просыпался, когда Лелька уходила, хлопала дверью. Ему было рядом, а Лелька ездила в Перово. К тому же ее трудовой день начинался в полдевятого. Но сегодня она разбудила его, сказала:

— В два будь дома, я тебе позвоню.

— Ладно, — сказал он.

— Мог бы и не курить натощак. Это меня бесит, честное слово!

— Ладно.

— Значит, я звоню в два. Плюс-минус пять минут. Понял?

— Понял. Давай.

Лелька ушла, хлопнула дверью, застучала по ступенькам. Лелька опаздывала. Каждое утро Лелька опаздывает. Но он знает, что, выйдя из подъезда, она остановится, выдернет из сумки зеркальце, выяснит, как накрашены губы. И еще у аптеки замедлит шаги, посмотрит на свое отражение в черной витрине. Никакой логики. У всех женщин никакой логики...

Он лежал, курил. Слушал, как на кухне капает из крана. И не то чтобы вдруг это начало его раздражать, но просто так, от нечего делать, опустил на пол руку, не глядя нащупал под кроватью ботинок, прицелился и метнул в дверь. Дверь пискнула и закрылась.

— То-то, — сказал он очень серьезно, перевернул подушку холодной стороной кверху, улегся удобней.

Теперь он мог курить совсем спокойно. Курить и думать о чем-нибудь приятном. Например, о том, что сегодня ровно в час дня его назначат главным специалистом. Он должен позвонить Нестову, сказать, что согласен быть главным специалистом. И все. А через две недели он, уже главный специалист, пойдет в отпуск. Он думал об отпуске. Нет, он не составлял точного плана, минута в минуту на каждый день. Все было в общих чертах. У него двадцать четыре свободных дня, четыре воскресенья — итого почти целый месяц. Если ему очень захочется, возьмет неделю за свой счет. Ему дадут. Отлично. Он должен много успеть.

Он не поедет ни на юг, ни на север. Опять Сочи или Рижское взморье. Он останется в Москве. Он будет шляться по Москве, по старым, но новым переулкам. Будет завтракать в маленьких булочных за высокими мраморными столиками, будет обедать в незнакомых столовых, где-нибудь за Абельмановской или у Дорогомилова. Потом вдруг однажды вечером главный специалист Потунин махнет на танцы в шестигранник. Зачем на танцы? Он не любил танцевать, и познакомиться с какой-нибудь смешной девочкой, студенткой МГУ или продавщицей Мосгалантереи ему не хотелось. Но он помнил, Лет десять назад это было очень здорово — танцы в парке.

Он пригасил сигарету об пол: лень было тянуться до пепельницы. Встал. Поежившись, решил, что в первый же день отпуска займется гантельной гимнастикой, потому что это действительно здорово развивает.

Ему было очень весело. В ванне он пел блатные песни. Колючей щеткой пригладил мокрый пробор, прошелся перед зеркалом, откинул голову, как солдат на параде.

Он надел синий костюм, черные австрийские ботинки. Ему хотелось быть нарядным.

Он вышел на улицу, проехал одну остановку до Охотного, прошел в подземный переход, остановился на верхней ступеньке.

Было солнечно. Так, что болели глаза. Только что кончился дождь, настоящий, грибной. Еще капало с крыш, с деревьев, а из-под карнизов домов, из магазина, из всех укрытий выходили слепые от солнца люди. Он стоял на лестнице в подземный переход, на верхней ступеньке, и улыбался самым глупым образом. Ему нравился запах мокрых листьев, пыли, нравилась уличная толкотня рядом, нравился вкус сигареты, которую он закурил тихонько еще на эскалаторе, нравились свои мысли... И никаких мыслей не было. Были непонятные слова. Обломки слов. Гул, как стихи не то в ямбе, не то в хорее.

Вдоль тротуара шагали босые голуби. Интересно: босые голуби. Асфальт мокрый и теплый. Шершавый асфальт. А они босые.

— Кыш! — сказал Потунин.

Первый голубь шарахнулся вверх, поджав лапы. Убрал шасси, совсем как самолет.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.