Это было прекрасно. Теперь, после того как он всласть поизмывался надо мной, я называю его в лицо идиотом, а он и не подозревает!
Напротив, Ито жадно закивал, как неотесанная деревенщина из какой-нибудь старой шутки, и сказал:
— Да, очень. Он продается?
Я заставил себя проглотить смех и, снизившись, подвел флайер к рассыпающейся махине. Меж двух толстых каменных башен были натянуты ржавые тросы, на которых висел мост. Флайеры давно уже сделали подобные сооружения ненужными, но, конечно, никому в голову не приходило его снести. Там, где тяжелые грязные блоки входили в воду, они были покрыты мерзкой зеленой слизью. Выше этой линии белел вековой нарост гуано. Места, незараженные чайками, покрывал дюймовый налет копоти. Полотно дороги растрескалось, всюду валялись отбросы, мусор, высохшие ракушки. Я был несказанно рад, что кабина флайера герметична — он, должно быть, стояла ужасная. Мост был загаженным, разваливающимся, прогнившим уродством. Словом, это было как раз то, чего заслуживал мистер Ито.
— Что ж, — молвил я. — Полагаю, я смогу продать вам Бруклинский мост.
— Превосходно! — воскликнул Ито. — Очаровательный вид, не правда ли, мистер Гаррис? Я преисполнен решимости приобрести его, невзирая на цену.
— Не могу назвать никого более достойного, чем ваша высокочтимая особа, мистер Ито, — провозгласил я с предельной откровенностью.
Примерно через четыре месяца после того, как последняя секция Бруклинского моста была перевезена в Японию, я получил два пакета от мистера Шибаро Ито: письмо с мини-кассетой и голографическим слайдом и тяжелую посылку размером с коробку из-под обуви в голубой оберточной бумаге.
Благодаря миллиону иен, лежащему на банковском счету, мое отношение к мистеру Ито несколько потеплело. Я сунул кассету в проигрыватель и даже не удивился, услышав голос японского друга.
— Приветствую вас, мистер Гаррис. Позвольте еще раз выразить глубокую благодарность за своевременную перевозку Бруклинского моста к моему поместью. Он уже установлен и доставляет всем колоссальное эстетическое наслаждение, а также невыразимо способствует сохранению покоя в моей семье. Я прилагаю снимок этого дивного сооружения, чтобы и вы могли насладиться его красотой. Кроме того, в знак признательности посылаю вам скромный дар. Надеюсь, вы примете его с тем же чувством, с которым я его делаю. Сайонара.
Во мне проснулось любопытство. Я поднялся и вставил слайд в стенной проектор. Передо мной возникла поросшая густым лесом гора с темно-серой раздвоенной вершиной, суровая и торжественная. Серебристая лента воды струилась по расщелине и срывалась на каменное плато. Низвергающийся поток разбивался в небольшом озере, взметая столб брызг, которые образовывали не оседающую дымку. И над ущельем между пиками, оставляя далеко под собой великолепный водопад, тонкой нитью повис Бруклинский мост. Его громоздкие башни, стоявшие на самом краю пропасти, выглядели изящными и хрупкими по сравнению с грандиозным величием горы. Камни были вычищены и блестели каплями влаги; тросы и полотно дороги совсем скрывались за густым плющом. Фотография была сделана на закате; садящееся солнце заливало башни мрачно-лиловым огнем, светилось бронзой в клубящейся дымке и сверкало алмазными сполохами в воде.
Это было очень красиво.
Наконец, вспомнив про другой пакет от мистера Ито, я заставил себя отвести глаза.
В голубой оберточной бумаге оказался золотистый кирпич. Я разинул рот. Я захохотал. Потом я посмотрел внимательней.
На первый взгляд это был предмет старых шуток — кирпич, покрытый золотой краской. Только сделан он был из самого настоящего чистого золота.
Я знаю, что мистер Ито хотел мне этим что-то сказать. Но что — до сих пор не могу взять в толк.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Повесть
Рассказ учителя
И древние парфянские ритоны, и скульптуры таллинских алтарей, и бесценные средневековые рукописи обретают под руками ученых-реставраторов вторую жизнь