Не доезжая нескольких километров до колодца Тазе-Кум, машина круто свернула на обочину и остановилась. Мы вышли. Умолк двигатель, погас свет — и тотчас сдавила нас бездонная, космическая тишина, тотчас на плечи, словно приковывая нас к земле, пал мертвенный звездный дождь, тотчас ощутили мы на своих лицах теплое, мерное, как океан, дыхание беспредельных песков, смещающих все представления о пространстве и времени.

...Такова пустыня. Ничтожным и затерянным кажется себе человек среди однообразного чередования барханов, поросших кадымом и заразихой, зыбучих песков, круглых, ровных, как стол, такыров... На десять километров — ни души. А потом видишь: возлежит на великолепной, ручной работы кошме темнолицый, олимпийского спокойствия и невозмутимости человек, живущий как бы в совершенно иных пространственных и временных пределах, покуривает самокрутку, изредка — в среднем по полслова в час — переговаривается с пятилетним сыном, который тут же, в халате и пудовой бараньей папахе, помешивает угли в экономном костре. Маленького чабана зовут Ишаком. Его отца, старшего чабана колхоза имени XXII партсъезда КПСС, — Исламом Пировым. Мы познакомились с ними в ста километрах севернее железнодорожной линии Ашхабад — Красноводск, на краю такыра. Проехать мимо крошечного их лагеря мы не могли, ибо закон пустыни гласит: «Увидел человека — остановись: может быть, ему нужна твоя помощь...»

Эти люди и такие, как они, — ядро, древняя корневая ветвь генеалогического древа пустыни.

Три с половиной века не просто сохранялась жизнь в этих краях, сохранялся и множился в людях заряд мужества, воли, уверенности в своем превосходстве над пустыней. Не приди к нам, в сегодняшний день, из глубины пыльных веков этот ничем не измеримый потенциал, мертвой, наверное, осталась бы эта земля, во всяком случае, не были бы сегодня Каракумы тем, что есть.

А Каракумы сегодня — это нефть, это газ, который питает заводы Урала и Поволжья, это уникальный тонковолокнистый хлопок, это шерсть, молоко, драгоценные текинские ковры, сырье для химической промышленности. Это, наконец, знаменитый канал, строительство которого продолжается.

Каракумы 1966 года все щедрее отдают свои богатства, покоряются человеку.

На западной границе Черных песков главный геолог объединения «Туркменнефть» Владимир Владимирович Денисёвич, которого в окрестных кишлаках называют Зур Кеше (Большой человек) в отличие от обычного Зур Баш (Большой начальник), рассказывал нам о туркменской нефти...

Сегодня, когда Денисевич проходит по тихим улицам Небит-Дага, люди специально делают крюк, чтобы поздороваться с ним. Три десятилетия назад, когда он впервые появился здесь, вслед ему оглядывались с хмурым недоумением. Новичок, приехавший из Азербайджана в истощенный, умирающий Небит-Даг, выступил против признанных авторитетов, против старожилов-нефтяников, жизнь отдавших этим пескам, и все же скрепя сердце вынужденных ставить вопрос о свертывании разведочных работ. Недоумение вызывала не только уверенность молодого инженера в неправильности существовавшей методики поиска, гораздо более — мальчишеская, по мнению многих, готовность взять на свои плечи громадную ответственность за судьбу промыслов, за судьбы тысяч людей.

Названия промыслов Небит-дагской площадки известны сегодня нефтяникам всего мира. А скольким еще предстоит прозвучать столь же весомо!

Дерзость мечты и упорство в ее осуществлении, любовь к своему делу, умение смотреть далеко вперед и мыслить масштабно — вот те черты характера Владимира Владимировича Денисевича, Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной и Ленинской премий, которые кажутся мне присущими в той или иной мере многим и многим из тех, кто связал свою жизнь с Каракумами.

У колодца Кары-Куль девятнадцатилетняя комсомолка Саша Костромее-ва, начальник агрометеостанции, затерянной в жгучих песках, процитировала нам слова Антуана де Сент-Экзюпери, летчика, писателя, человека, влюбленного в пустыню и в жизнь: «Для нас пустыня то, что рождалось в нас самих. То, что мы узнавали о себе».

...Скоро, очень скоро перестанешь обращать внимание на экзотические караваны и юрты, очень скоро первое ощущение ничтожности, затерянности, задавленности человека безмерным пространством сменяется ощущением гордости за его силу; очень скоро восстанавливаются искаженные было эталоны пространства и времени.

Иссушающим зноем, едкой неоседающей пылью, сквозь которую солнце скользило, точно сквозь дым пожара, встретила нас трасса Каракумского канала. На схеме, что мы видели в кабинете тридцатилетнего начальника одного из участков «Каракумстроя» Гафура Джафарова, эта часть трассы обозначена пунктиром. Тонкие тушевые черточки обернулись полукруглыми котлованами, в которые с ревом, с сиплым дизельным чадом входили, словно проваливались, неуклюжие «С-80» со сверкающими отполированными ножами, спускались по пологому скату вниз, зарывались в раскаленную землю чуть не по трубу. Казалось, все: закопался, не выберется. Но снизу, откуда-то из сгустка пыли и дыма, доносился особенно мощный рык, и медленно, дрожа от напряжения, выползала громадина бульдозера.

— Сверху наша трасса похожа на линию дымовой завесы, — заметил Гафур... — Ах, паразит, что делает!..

Он сорвался с места, скатился вниз и пропал в пыли. Только через минуты три мы увидели его возле крайнего бульдозера: разводя руки так, как если бы показывал, какую большую рыбу он поймал, Гафур объяснял что-то высунувшемуся бульдозеристу.

— Дал нагоняй? — поинтересовался я, когда Гафур рассказал, что именно бульдозерист делал неправильно.

— Нагоняй? Да нет. Просто пересказал ему, как о нас отзовутся люди, которые будут работать здесь вслед за нами.

Трасса разбита на делянки, в каждой из которых работало по одному бульдозеристу. Я обратил внимание, что на одной из делянок было несколько машин.

Проходя мимо этой делянки, Гафур на глазок прикинул объем работы и пометил в записной книжке:

— Так, Максимов, триста примерно...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.