Вот такой же апологет «больших чисел» упрекал недавно обществоведов с трибуны философского учреждения в том, что они слишком увлеклись в последние годы темой личности, в то время как следует-де заняться массовым поведением и массовым сознанием. Как будто можно изучать и что-нибудь понять в психологии и деятельности масс, не имея четких представлений о личности. И выходит, надо даже дипломированным философам объяснять, что масса, обезличенная и лишенная личностного потенциала, не более чем толпа. Вопрос, заметим, не только теоретический. Приверженцы «закона больших чисел» (а их немало развелось во всех сферах деятельности) даже не подозревают, что решение многих экономических и социальных проблем упирается сегодня в сознание и поведение не масс, а именно отдельной личности, которая своим молчаливым «не хочу», «не буду» делает беспредметными, недейственными, мертвыми распоряжения и установления. Расчет или упование на коллектив, который всегда может заставить каждого хорошо работать, правильно жить, весьма проблематичны. Как правило, они дают результаты, «срабатывают» лишь тогда, когда человека понимают и рассматривают всего лишь как фактор производства, общественной деятельности вообще, но это измерение значения и возможностей человеческой личности отнюдь не единственное и далеко не исчерпывающее.

А если внимательнее приглядеться к философии «больших чисел», пренебрегающей такой «малостью», как отдельный человек, то можно заметить в ней и более существенный изъян, порок. В спектакле «Диктатура совести» (по пьесе М. Шатрова) в Московском театре имени Ленинского комсомола пытается «оправдаться перед историей», защитить свою позицию Андре Марти, бывший член и один из руководителей Французской коммунистической партии, исключенный из нее за приверженность к взглядам и методам казарменного, бюрократического коммунизма (вплоть до использования полицейских методов руководства партией и массами). Марти тоже «за» массы, за всемерное использование их энтузиазма, однако считает их заведомо незрелыми решать серьезные вопросы и потому недостойными доверия. Марти полемизирует с основоположниками марксизма и ленинизма, противопоставляя их подходу и воззрениям точку зрения, как он убежден, «истинного социализма». «Великим старикам, – говорит он, – легко было фантазировать в тиши Лондонской публичной библиотеки – живое творчество масс, освобождение сил труда, демократия, гласность, нравственность, инициатива и прочий набор прекраснодушных фраз. А если смотреть реально? Надо быть абсолютно слепым, чтобы не видеть нынешнюю незрелость массы, абсолютно глухим, чтобы не услышать, что уничтожение частной собственности нисколько не уничтожает жажду собственности. Человек тот же, что и много веков назад, – он всегда всего хочет и всегда всего боится... Каждый – нуль, и только когда они встают за единицей, они превращаются в тысячи и миллионы, шаг которых грозен и неумолим. Тотальное самоотречение, тотальный контроль, тотальная регламентация всей жизни – и жертвы наши не будут напрасными...»

Совсем иной подход и понимание массы у В. И. Ленина, который, по свидетельству Клары Цеткин, никогда не сводил ее к количеству и не рассматривал как нечто безличное, серое, рыхлое. Настаивая на «качестве в количестве», вождь революции видел в массе сосредоточение и сплочение всего лучшего в рвущемся ввысь человечестве. Марти видит в человеке лишь орудие, средство, инструмент революционного переустройства мира и полон недоверия, подозрительности к нему в виду его «несовершенства». Он рассуждает и мыслит как истый бюрократ, у которого на первом месте в шкале нравственных ценностей стоит кто и что угодно, но только не реальный человек с его реальными заботами и интересами.

В основании бюрократического способа управления обществом, как хорошо показал когда-то К. Маркс, лежит определенное представление об обществе и его гражданах. Все очень просто: граждане делятся на благонамеренных и неблагонамеренных, причем именно чиновникам как «наследственным арендаторам политического разума» общества принадлежит право решать, насколько тот или иной гражданин наполнен и преисполнен «благих намерений». Бюрократ любит при случае напомнить формулу «Государство – это мы», но в «мы» он включает прежде всего себя, а также тех граждан, которые, по его мнению, доросли до понимания, как иронически заметил К. Маркс, «мудрых взглядов бюрократии». Итак, сначала чиновник отождествляет себя с государством, свой «особенный» интерес объявляет всеобщим, а вполне ограниченный разум – «государственным разумом», а затем на этой чисто субъективной базе строит свое отношение к людям, свои оценки их образа действий и мысли.

«Посетитель», оппонент Ермакова (спектакль «Последний посетитель»), отвечает разоткровенничавшемуся чиновнику: «...Вам нельзя иметь дело с массами, потому что для вас жизнь одного человека ничего не стоит. У вас вот такая (показывает) дыра в этике. И я вам не верю! Не можете вы болеть интересами большинства – вы ими только прикрываетесь. Нет никаких законов больших чисел – есть непроломный карьеризм и восторг чиновника!..» Стоило бы внимательнее приглядеться к практике так называемого «разумного карьеризма», под которую иногда пытаются подвести теоретическое обоснование в газетных дискуссиях. Деловитость и предприимчивость хороши и нужны, но не следует все-таки путать умение делать дело с умением делать карьеру, которая, что ни говори, заканчивается все той же погоней за чинами и привилегиями.

«Каждому – небольшое царство труда.»

Бюрократизм – это не только особая форма бытия, но и особый способ мышления, особая шкала ценностей, «этика», стиль общения и поведения.

Психологически емкий портрет-характеристику бюрократа дает Андрей Платонов в недавно опубликованном «Ювенильном море». Один из так называемых «невыясненных», директор скотоводческого хозяйства Умрищев, «совершал свои замечания по гурту. Войдя в пекарню, он отпробовал хлеба и сказал ближним подчиненным: «Печь более вкусный хлеб». Все согласились. Выйдя наружу, он вдруг задумался и указал Високовскому и Божеву: «Серьезно продумать все формы и недостатки». Божев сейчас же записал эти слова в свою книжку. Увидя какого-то человека, тихо шедшего стороною, Умрищев произнес: «Усилить трудовую дисциплину». Здесь что-то помешало Умрищеву идти дальше; он стал на месте и показал в землю: «Сорвать былинку на пешеходной тропинке, а то бьет по ногам и мешает сосредоточиться». Божев наклонился было, чтобы уничтожить былинку, но Умрищев остановил его: «Ты сразу в дело не суйся – ты сначала запиши его, а потом изучи: я же говорю принципиально – не только про эту былинку, а вообще про все былинки в мире...»

Читая Платонова, я вспомнил десятилетней давности разговор, в котором один руководящий товарищ объяснял мне трудности пребывания на ответственной должности: «Понимаете, вся трудность в том, чтобы не выходить за рамки. Ежедневно быть активным, деятельным, но ничего не решать по существу. Надо встречаться с людьми, советоваться, собирать материал и готовить справки, когда спрашивают: осторожно, обязательно с оговорками «мне кажется», «я не уверен, но...» – высказать свое мнение, вообще не сидеть сложа руки и при этом ничего не решать, не торопиться со своими оценками и предложениями. Над тобой столько начальников, целая лестница «вышестоящих», у каждого имеется «свое» мнение, и никто из них не любит, если нижестоящий оказывается сообразительнее, прозорливее, умнее...» Так что ничего сатирического или иронического в платоновском изображении умрищевых я лично не вижу – вполне реальное, бытовое наблюдение.

Бюрократ не может обойтись без идеала и мечты, взращивая свои представления о совершенстве общественной организации. Воображение подсказывает Умрищеву такой образ и перспективу «социалистического» преобразования действительности: « – Каждому трудящемуся надо дать в его собственность небольшое царство труда – пусть он копается в нем непрерывно и будет вечно счастлив. ...Один, например, чистит скотоместа, другой чинит по степи срубовые колодцы, третий пробует просто молоко – какое скисло, какое нет, – каждый делает планово свое дело, и некуда ему больше соваться. Я считаю, что такая установка даст возможность опомниться мне и всему руководящему персоналу от текущих дел, которые перестанут к тому времени течь. Пора, товарищи, социализм сделать не суетой, а заботой миллионов.

Собрание молчало...» И собрание можно понять. Устройство и порядок, прокламируемые Умрищевым, видимо, очень импонируют бюрократу вообще (совершенствуя организацию какого-либо дела, современный чиновник никогда не забывает о том, чтобы ему было «удобнее» руководить, «легче» управлять!). Но людей – не «винтиков», сколько-нибудь сознательных, с развитым чувством собственного достоинства – вдохновить, увлечь никак не могут.

У кого-то простодушие умрищенских представлений об идеальном жизнеустройстве (с точки зрения бюрократически понятого, «казарменного» коммунизма) может вызвать улыбку, и только. Но комическое легко и быстро перерастает в трагическое, если умрищевым дать разгуляться, осуществить свой идеал на практике. Разумеется, все это крайности, но ведь и крайности тоже имеют свое начало, свой исток, из которого они проистекают, происходят.

Одним из таких питательных источников бюрократизации действительности является отождествление государственного и общественного начал жизнеустройства. В условиях социализма государство и общество едины, связаны общностью интересов и целей, между ними нет и не может быть антагонизма. Но это не значит, что они тождественны друг другу, что между ними нет и не может быть никаких различий. На практике то и дело наблюдается подмена общественного начала государственным, неоправданное «огосударствление» тех сторон и проявлений общественной жизнедеятельности, которые в этом совершенно не нуждаются. Даже разного рода фестивали, встречи общественности порой настолько «зарегулированы» и «запротоколированы» вмешательством государственных учреждений, органов, инстанций, что участие и инициатива трудящейся массы по сути своей сводятся к голому исполнительству принятых «свыше» рекомендаций и решений.

Право решать - и долг отвечать

Ничуть не преуменьшая значения и роли государства, надо постоянно иметь в виду, что оно лишь орган и инструмент в руках общества, и те, кто этот орган представляют, – всего лишь слуги народа, как когда-то их точно назвали. И пока они слуги не только по названию, по определению, но и по действительному содержанию своей деятельности, по фактическому характеру их связи с массами, опасность бюрократизации минимальна. Перевертывание отношений, в результате которого «слуги» постепенно присваивают себе функции «хозяев», делает процесс бюрократизации общественной жизни неизбежным. С этого момента все люди делятся на активных, сознательных граждан, которые управляют и потому имеют право поучать, «как жить» и «что делать», и на пассивных, несознательных граждан, которыми управляют. Не имея ничего против того, чтобы граждане обсуждали, голосовали, вообще «принимали участие», бюрократ отказывает им в праве решать не только что и как надо делать, а что и почему делать не надо, но и свою собственную судьбу. И очень не любит бюрократ, когда заговаривают о «самоуправлении», до которого массам, конечно же, «ой как далеко». Излюбленный принцип его взаимоотношений с руководимым им коллективом – «знай свой шесток». Ни один бюрократ, насколько я помню, не возмутился некогда весьма популярным тезисом о людях – «винтиках» единой государственной машины (некоторым он и сейчас нравится), не восстал против распространенной и сегодня формулы «я, знаете ли, человек маленький», демонстрирующей отнюдь не скромность, а нежелание «добровольно маленьких» граждан брать на себя ответственность. Даже образованного, «политически подкованного» бюрократа не смущает полное несоответствие излюбленного оборота «у нас незаменимых нет!» марксистскому, ленинскому пониманию социалистической коллективности и индивидуальности.

Все эти далекие от научного социализма представления, формулы и словесные выкрутасы, пустившие корни не только в мышлении бюрократов, искажают, деформируют самую суть социализма, которую В.И.Ленин видел в живом творчестве масс. Они должны быть искоренены не только в сознании, но и в бытии, причем в бытии прежде всего. Не путем словесного обличительства, чего всегда было предостаточно, а путем решительного преобразования самого механизма управления, его безусловного «разбюрокрачивания». Критерий и показатель здесь один – мера включенности масс в управление обществом, государственными делами, хозяйством. Только не надо судить о степени достигнутой «разбюрркраченности» по абсолютным цифрам принявших участие в голосовании или обсуждении вопросов, которые иногда ни о чем не свидетельствуют и ничего не доказывают. Включить массы в процесс управления – это значит соединить их ответственность с правом решать то, за что они отвечают. Соответственно те, кто по долгу службы поставлен решать, должны научиться отвечать за последствия своих распоряжений и установлений. Лишь в этом случае можно будет покончить с психологией и практикой кипучей бездеятельности и коллективной безответственности.

Ситуации порой возникают почти кафкианские, подвластные разве что драматургии «театра абсурда». Кто виноват в том, что был открыт зеленый свет так называемой «затратной экономике», обирающей нас, потребителей, и затормозившей развитие народного хозяйства? Неизвестно. Более пятидесяти кинокартин лежали годами на полках, и никто не может внятно сказать ни по одной из них, кто именно и за что «положил» их на полку. А между тем те, кого А. Гельман остроумно и точно назвал «новыми недовольными», считают, более того, убеждены в том, что они-то лично, «персонально» совсем не повинны в метаморфозах бытия, от которых мы сегодня пытаемся избавиться. Например, в том, что вместо роста производительности труда мы получили рост проблем, приписок и ложных авторитетов, превращение в дефицит даже того, что таковым не является по природе своей. Что они, оказывается, «ни при чем» в оказенивании, убиении энтузиазма и живого творчества масс и не ответственны за распространение социальной скуки, которую никаким вином не зальешь...

Поэтому больше всего, помимо потери чинов и привилегий, бюрократ боится гласности, открытого обсуждения своей деятельности. И постоянно не готов к прямому разговору с теми, чьи интересы он призван выражать, не способен в открытом споре отстоять свою точку зрения по любому серьезному вопросу, будь то реформа управления хозяйством или бессмысленное уничтожение памятников старины, культуры. Как правило, он уклоняется от непосредственного контакта с людьми из «ясной как день» действительности, которым ничего, кроме ссылок на официальные данные и мнение начальства, предложить не может.

Для того, чтобы справиться с бюрократизмом и бюрократами, не надо ничего особого, нового придумывать. Достаточно взять на вооружение – и не как красивую цитату, а в качестве критерия оценки деятельности каждого и любого руководителя – известные ленинские слова о людях, передовых и действительно просвещенных, «за которых можно ручаться, что они ни слова не возьмут на веру, ни слова не скажут против совести», которые бы «не побоялись признаться ни в какой трудности и не побоялись никакой борьбы для достижения серьезно поставленной себе цели». Разоблачая «голых королей» недавнего прошлого и настоящего, надо бы со всей силой подчеркнуть значение руководителей, лидеров нового типа, готовых и умеющих работать с народом и для народа, сознающих свою ответственность перед будущим нашего общества. В ходе перестройки предстоит распрощаться с меркой, внедренной в практику Оптимистенко и ему подобными: «Мы уважаем то лицо, которое поставлено и стоит», – противопоставив ей другую, соответствующую природе социализма: достоин всяческого уважения и признательности руководитель, тесно связанный с массами, преданный делу партии, инициативный, мыслящий, деятельный. Для того, чтобы покончить с бюрократизмом, предупреждал В. И. Ленин, понадобится время и «сотни мер», первая и главная из которых – постоянный, неослабный, строгий контроль снизу, развитие форм непосредственной демократии.

Для этого опыт собственной жизни тружеников должен стать неотъемлемой частью управления обществом, которое осуществляется, как подчеркивал В. И. Ленин, «для трудящихся, но не через трудящиеся массы». Без широкого развития общественной самодеятельности масс, приобретающей качественно новые черты и формы по мере роста их общей, правовой и нравственной культуры, с бюрократизмом не справиться. Включение широких масс трудящихся в управление обществом – это и есть социализм на деле.

Правда, буквально на ходу придется преодолевать десятилетиями насаждаемый и укореняемый принцип «я человек маленький». Не секрет, что многие из нас даже в сознании отказались от прав хозяина общества, всецело передоверив это право – то есть право решать наши жизненно важные вопросы – так называемым «слугам народа». Руководителям, ученым, идеологам, вообще другим.

Объявляя беспощадную войну бюрократизму и бюрократам, партия сознает, что это противник сильный, хитрый, изворотливый, умеющий подстроиться под любую перестройку. Бюрократизм, как было веско сказано на ХХVII съезде КПСС, – одна из серьезнейших преград на пути решения нашей главной задачи – УСКОРЕНИЯ социально-экономического развития страны, материального и духовного роста общества. Борьба с ним должна вестись по всем направлениям и на всех участках. Для того, чтобы бюрократизм потеснить и затем искоренить, необходимо утвердить в нашей жизни деловитость, гласность, контроль снизу, соответствие слов и дел.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.