К счастью, человеческое письмо – вещь очень емкая. Оно рассказывает об авторе порой куда больше, чем сам он знает о себе.
Л. пишет о своем муже подробно и аргументировано. Давайте примем на веру все, сказанное ею: ну, в самом деле, зачем ей выдумывать? Но не будем повторять ее жестокие и, вероятно, во многом справедливые слова в адрес мужа: она сказала достаточно, а в одном процессе два прокурора ни к чему. Лучше выступим адвокатами: посмотрим, нет ли в поведении ее мужа смягчающих обстоятельств.
Мне кажется, есть. По крайней мере одно: ему попалась тяжелая, эгоцентричная жена.
Эгоцентрик – человек, отсчитывающий мир от себя. Он голоден – все немедленно за стол! Он сыт – с обедом можно подождать. Он доволен – значит, мир разумен и справедлив. Ему плохо – значит, жизнь плоха и все вокруг перед ним виноваты. И это не из жестокости или вредности. Просто первая и самая сильная мысль эгоцентрика – о себе. Словом, эгоист, не сознающий, что он эгоист...
Я очень не люблю писать плохое о реально существующих людях – ведь резкое слово, произнесенное публично, причиняет тройную боль. Но человек, пославший искреннее письмо, вправе рассчитывать на искренний ответ. К тому же Л. – псевдоним, и разговор у нас с ней не только не публичный, но даже не с глазу на глаз: она меня видит, а я ее нет. Поэтому пусть уж простит за не приглаженность формулировок...
Почему я называю Л. эгоцентристкой? Да потому, что об этом говорит само построение ее письма. Смотрите, как однотипна логика ее обвинений: «У меня нет больше сил...» А у него есть? Об этом в довольно длинном письме ни слова. Просто не думала. «Очень хотела ребенка, а он относился к этому равнодушно». Верим, хотела. Но он-то, наверное, тоже чего-то хотел! Опять ни слова.
Так написано все письмо. Можно подумать, в этой семье лишь один обладает монопольным правом хотеть, чувствовать, стремиться, требовать. Другой оценивается узко: насколько хорошо и своевременно он эти хотения и требования выполнял.
И как апофеоз: «Я не хочу иметь в своем доме...» Так и пишет: не «в нашем доме», а «в своем». Видимо, имеет основания так считать. Стоит ли после этого удивляться, что муж, уйдя на пятнадцать минут, приходит за полночь? Не в свой дом возвращаться никто не торопится...
Тщетно искал я в письме хоть намек: сама-то Л. любит мужа? Любила ли хоть когда-нибудь?
«Мне нужен муж...» Да, ей нужен муж. Но ему-то, наверное, нужна жена! Он ведь тоже искал в браке не только возможность удовлетворять требования живущей рядом женщины...
Что делать: любовь – это два человека, два характера, два внутренних мира. Семья одна, но человека-то все равно два! Увы, слишком часто мы с этим не считаемся. Достаточно терпимые в общении с соседями и сослуживцами, в семье становимся агрессивными и непримиримыми. Ну, представьте на минуту, что это не муж, а сосед нашей корреспондентки обожает подкидного дурака. Конечно, не лучшее хобби, но пусть его играет! Пошли ему судьба козырного туза и полный отбой королей! Но в подкидного играет муж, и это решительно меняет дело. Ведь Л. семь лет помнит, как он однажды играл с братом. Вдумайтесь: семь лет!
А теперь попробуем понять позицию мужа. Подкидной – мелочь, чушь. Еще, какая чушь! Но тем обиднее. Не жена, а домашний деспот. К тому же, уступи – и будешь выглядеть подкаблучником в глазах родного брата... В результате «дурак» оказывается пробой сил, поднимается на принципиальную высоту. Отступать нельзя! «Дурак» становится как бы знаменем, гордым символом освобождения. Уходя к соседям играть в подкидного, муж значителен и трагичен, как Галилей перед инквизицией. А все-таки она вертится!
Да, в такой обстановке не до любви. Любовь – маленькое, но сложно устроенное государство. Тут возможны всякие формы отношений: и демократия, и анархия, и просвещенный абсолютизм, и даже, к сожалению, деспотия. Но при одном условии: если форма эта принята добровольно. Нет ничего печальней и безнадежней, чем долгая, изматывающая борьба за власть.
Видимо, «в своем доме» Л. одержала победу. Ну и что, счастлива она? Тут, как в знаменитой книжке Хемингуэя: победитель не получает ничего...
Многих сбивает с толку первый, «медовый» период знакомства. Потом начинаются разочарования: «Ведь когда ухаживал...», «Раньше-то все понимала...»
Но жалобы эти неправомерны, никто не притворялся и не врал. Ибо в начальную, самую праздничную пору любви каждый из нас с удовольствием подчиняется капризам любимого существа, искренне и вдохновенно изображает подданного. Счет обидам еще не начат, вопрос «кто кого?» пока не стоит. Мы уступаем друг другу радостно, как уступаем ребенку в беге наперегонки. Но ссора, другая – и кончился праздник. А в будни уже не до игры. И вот каждый обиженно и скандально требует то, что ему недодано...
А ведь любовь – это когда я забочусь о тебе, а ты обо мне.
Ленеслав Власов из Архангельска – человек с явно литературной одаренностью. Его письмо – просто гимн любви: «...если придет любовь – зеленая улица ей, пускай я растворюсь в ней, так как нет ничего прекрасней этого священного чувства, этого одновременного удара двух сердец».
Стиль письма, рваный график жизни, крайности биографии рисуют образ веселого и щедрого язычника, живущего открытыми, сильными страстями. Каждую из своих женщин он вспоминает хорошо, а это само по себе вызывает уважение: тоскливей всего, когда на развалинах любви начинается яростная дележка кастрюль или обид.
Но лично мне в письме Ленеслава чего-то не хватает. Может, эпилога каждой истории, коротенькой строчки: а что с этой женщиной сейчас?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.