Товарищ Николай

Им было по шестнадцать, по семнадцать лет, почти все из одного города, земляки. На чужбине земляки — родственники.

Начали присматриваться друг к другу, начали беседовать по душам, и теперь уже трудно сказать, у кого первого возник план организовать подпольную комсомольскую организацию «Мститель».

Их было двадцать мальчиков и пять девочек, они собрались вечером, все свои, советские, обсудили создавшееся положение, постановили — ломать инструмент, ломать станки, портить готовую продукцию, рвать телефонные и электрические провода, дырявить шины военных грузовиков. А еще они мечтали достать оружие, карту, компас, продовольствие, чтобы однажды ночью разоружить заводскую охрану, бежать из лагеря и партизанским рейдом пройти через Германию на соединение с Красной Армией.

В чужой стране первое время все люди кажутся на одно лицо. И говорят они не по-нашему, и одеваются не так, и думают по-другому. Только Курт Фойхт из слесарной мастерской был как свой. Колька Шляхин мастера Фойхта уважал и выделял из всех заводских. Пока не освоил немецкого, заработавшись, называл его дядей Куртом. «Дядь Курт, глянь, а!» — будто все это не в Германии, не на заводе «Гэшо».

Наверное, и мастеру понравился русский паренек. Своих детей у него не было, и хоть военное время, все по карточкам, а начал приносить Кольке хлеб и картошку.

Восточный рабочий Шляхин, заводской номер 1718, хлеб и картошку, что приносил Фойхт, прятал до конца смены, чтоб разделить с ребятами. У них в четвертом бараке был такой железный закон: все на всех поровну — и беда и еда.

Ему повезло с мастером. И вдруг совершенно неожиданно, чтобы не сказать — при странных обстоятельствах, выяснилось, что, кроме дяди Курта, есть на заводе такие же, как он, настоящие люди и что совсем даже не все немцы — фашисты.

Первым вредить начал Степан Батков. Как-то он пришел к себе в мастерскую раньше всех. Мастера Бергнера еще не было, утро только начиналось, в окнах тьма-тьмущая, месяц и звезды, и на всю мастерскую горит одна-единственная лампочка в тридцать свечей, не больше. Степан оглянулся, прислушался. Тихо, только на дворе гудит утренний ветер.

Он подошел к станку, открыл кожух, сунул между шестерен приготовленный заранее стальной штырь. По расчетам Степана станок должен был пойти в утиль сразу, как его включат.

Степан, вполне довольный, отряхнул руки. Дело сделано. Повернулся, чтобы идти к своему рабочему месту, и вдруг услышал тихое покашливание.

В дверях стоял мастер Бергнер.

— Нихт гут, — сказал Бергнер строго. — Нехорошо.

Степан сжался, вобрал голову в плечи. Мастер должен был ударить его. Затопать ногами. Схватить за шиворот и потащить в заводскую службу безопасности, где начальник Дорф начнет допрос.

— Нихт гут, — повторил Бергнер и покачал головой. Он открыл кожух станка, одним щелчком выбил штырь. — Нихт гут.

Бергнер кинул штырь в деревянный ящик у дверей, наклонился, взял из ящика полную пригоршню стальной стружки и неторопливо запихал между шестерен.

— Теперь хорошо, — сказал он и на пальцах объяснил, что так надежнее: штырь слишком заметен.

Утром, в самом начале смены, станок сгорел, а вечером в четвертом бараке Степан Батков рассказывал ребятам о мастере Бергнере...

На востоке, от Северного моря до Черного, гремела война, а в уютном Хермсдорфе на юге Тюрингии тихо дымил завод «Гэшо». По хермсдорфским улицам прогуливались солдаты-отпускники в зеркально начищенных сапогах. По радио транслировали бодрые марши, которые должны были вселять в германскую душу энергию и оптимизм.

И кто мог знать, что в маленьком Хермсдорфе, вопреки всем стараниям огромной государственной машины третьего рейха не обнаруженная службой безопасности, не уличенная тайными агентами, не допрошенная в гестапо существует подпольная организация «Мститель», состоящая из двадцати пяти комсомольцев, и что вскоре им удастся установить связь с немецкими коммунистами.

После разгрома Коммунистической партии Германии, после ареста Эрнста Тельмана коммунисты ушли в подполье. Но они работали, у них были свои планы и свои надежды.